Сердцеед
Шрифт:
С головы до кончиков пальцев охваченная огнем, я смотрю на потолок, возбужденная и напуганная, не уверенная, что говорить и куда нас приведет, если я признаю, насколько сильно я к нему привязалась. Я все еще чувствую его в своем теле. Чувствую внутри себя. В местах, где не сделать татуировку. В местах, до которых еще никто не рискнул дойти.
— Значит, вызов, — отвечаю. — Я для тебя вызов.
— Возможно, — говорит он, всё еще хриплым голосом. — Вызов всей моей жизни.
Я смеюсь.
— А теперь ты дразнишься.
Но он не смеется в ответ.
Некоторое время мы молчим, тишина такая, что я почти слышу в динамике,
— Спокойной ночи, Сент.
— Малкольм, — тихо поправляет он.
— Малкольм.
Наконец, он смеется.
— Спокойной ночи, Рейчел. Думай обо мне.
Вот блин. Я стону.
Чего он хочет от меня? Чего я хочу от НЕГО?
Мне нужно поговорить с кем-то, кто не станет напоминать мне, какую кашу я тут заварила.
Глава 24
МАМАМ ВИДНЕЕ
Мне нужно увидеться с мамой. Во-первых, хочу убедиться, что у нее здоровый цвет лица, что она не набрала и не потеряла вес из-за нестабильного уровня сахара в крови. Во-вторых, я уверена, она даст мне умный совет, скажет что-то, что поможет найти положительные стороны в этом бардаке, что я развела. Я прошу девочек пойти вместе со мной. Мне нужен этот девичник, обычно время, проведенное в компании моих девочек, помогает мне почувствовать себя лучше. Чай, вкусняшки, разговоры о магазине ароматерапии, в котором работает Уинн, и об Эммете, рассказы Джины о забавных случаях на работе, мама, рассказывающая, как ей удалось улучить момент и порисовать в комнате, которая раньше была моей, обсуждение тем из моей колонки.
Мама на вид ничуть не поменялась и это отлично. Она клянется, что ее инъекции инсулина работают, как часы, что скачков уровня сахара не было, как и случаев гипогликемии.
На все новости в жизни девчонок мама реагирует с широкой улыбкой на лице, и с каждой секундой ее глаза становятся все удивленнее.
— И вот теперь она собирается с ним покончить, — Уинн заканчивает вводить маму в курс происходящего.
Мама смотрит на меня в удивлении, после чего начинает смеяться.
— О, эти мальчишки, они и ведут себя, как маленькие. Просто они такие, но это не делает их исчадиями зла. Малкольм Сент был таким себе героическим холостяком с самого рождения, чего не сказать о его папаше-дьяволе!
— Я не говорю, что он зло, — вспыхиваю я, вставая на защиту. — Просто эта статья... это работа, будто распахивание занавеса, открывающего что-то новое о теме, которая до ужаса интересует людей. Я, конечно же, не собираюсь писать, что он - исчадие ада! — звучит, будто я оправдываюсь, что заставляет меня хмуриться. — Мам, я не подлый человек, я просто стараюсь выполнять свою работу.
— Так что ты напишешь? Что он бабник? Не похоже, чтобы все эти девушки были против, чтобы ими так воспользовались. Я, в свое время, была не прочь. Вот твой отец...
— Хватит!
Она пораженно смотрит на мой взрыв эмоций.
— Мне нужно написать эту разоблачающую статью, и знаешь, почему? Потому что, если я этого не сделаю, меня уволят, и я не представляю, как справлюсь с этим. А если и не уволят, «Эдж» на грани закрытия, значит десятки людей окажутся без работы. К тому же это, мам, это мой
Мой голос срывается, а в глазах стоят слезы, Джина и Уинн, которые отвлеклись, рассматривая журналы, внезапно смотрят на меня.
Выражение лица мамы смягчается.
— Рейчел, мне не нужен дом, — говорит она, медленно опуская коробку с чаем, которую достала из шкафа.
Одинокая слеза скатывается из уголка глаза, но я тут же вытираю ее.
— Ну, что ж, а ты все равно получишь его. Мамуль, ты заслужила собственный дом.
— Рейчел, это на тебя так сильно сказалось отсутствие отца? Его потеря так ранила тебя? — она подходит, садится рядом, и берет мою руку в свою теплую ладонь.
— Это не имело значения. У меня была ты, — заверяю я ее, часто моргая, ведь у нас никогда не было подобного разговора.
— Тогда зачем тебе совершать что-то такое, что явно не клеится с твоей натурой? — спрашивает мама, всегда такая понимающая.
По щеке сбегает еще одна слеза. Я вытираю ее, насторожившись, что Уинн и Джина притихли, все молчат, кроме меня, хватающей ртом воздух в попытке не разрыдаться еще сильнее.
— Что ж, разве не в этом смысл жизни? — спрашиваю я маму. — В том, чтобы делать трудный выбор? Разве то, что ты отказалась от рисования в пользу работу - не то же самое? Это решение разбило тебе сердце, но тебе пришлось его принять, потому что выбора не было. Ведь так?
— Этот молодой человек, что он чувствует по отношению к тебе?
— Мам, он не любит меня. Он не мой отец. Это не была любовь с первого взгляда, не было соединения душ. Он не хочет быть со мной так, как отец хотел быть с тобой. Он не думает, смотря на меня «Вот моя половинка, с этой женщиной я хочу провести остаток своих дней, не важно, сколько отведено!»
Я не могу продолжать. Горло сжимается, а в груди болит.
— Я для него вызов, — добавляю я тихо. — Я для него просто своего рода вызов. Он не влюбляется, не создан для этого. Мы с ним... — что-то в моей груди продолжает сжиматься, словно удавка затягивается, а глаза горят огнем. — Мы с ним не продержались бы и пару месяцев. И, как и мой отец, в какой-то момент он бы, пфф, и исчез, и снова останемся мы с тобой. Ты и я, мам. Как и всегда.
Не думаю, что я выдержу ее ответ, любой ответ, успокаивающий или уверяющий в обратном, или согласный с моим мнением, отчего станет только больнее. Из-за того, что на меня направлены три пары удивленных глаз, словно у меня из головы полезли змеи (потому что я плохой человек, а это и происходит с плохими людьми), я встаю и ухожу дальше по коридору в свою старую комнату, и закрываю дверь. Тяжело дыша, я сажусь на табурет перед маминой неоконченной картиной, а по щекам текут слезы. Даже не знаю, почему я плачу. Все не должно быть настолько невыносимо тяжелым. Я не ждала, что будет так тяжело. Но мои друзья и мама начинают думать, что я совершила ошибку.