Серебряная кожа. Истории, от которых невозможно оторваться
Шрифт:
Серебряная кожа
Феша поддернула юбку и тяжело опустилась на берег прекрасноликой Оки. Белые облака любовались своим отражением, лениво гонялись друг за другом, растворяя пушистые хвосты в безбрежной синеве. Утки гомонили в преддверии самого важного в их жизни – появления птенцов. Воздух пропитан был смолистым духом, что будоражит, щекочет ноздри.
Феша вздохнула и склонилась над прозрачной водой. Со стоном отвернулась она от коварного зеркала и завыла-зарыдала в голос.
– Что ж за горе мне? За какие грехи Господь наслал на меня погибель? – причитания шли из самой
Некому было пожалеть девку, только белки бегали по веткам, с любопытством глядели на крикливое существо.
– Унеси меня, река-реченька, в края чужие! Забери меня подальше, – все громче и громче становился Фешин голос.
Скоро упала она на берег, сжимая комья земли тонкими пальцами. Ока набухала темнотой – с севера шла непогода.
***
В большой семье Саввы Матвеева ожидалось прибавление. Четверо сыновей с испугом косились на закопченную баню. Оттуда второй день неслись такие крики, что отец их крестился, а соседи обходили двор стороной. «Нечистый над мамкой издевается», – думалось старшему Ваське. Не могла замордованная тяжелой работой мать исторгать подобное из слабой своей глотки.
Февральской полночью появилась на свет Феоктиста и забрала жизненные соки Марфы. На следующий день мать, ставшую после смерти еще меньше, похоронили. Жилистый, враз постаревший Савва, четверо его мальчишек с испугом и злостью косились на сморщенное исчадие ада. Незнамо зачем оно явилось на свет, чтобы лишить семью хозяйки, ее ворчливой заботы и стряпни.
Феоктиста, Феша так и выросла в нелюбви да злобе. Отец и братья шпыняли ее, точно приблудного щенка. Первые два года сердобольная соседка пригревала девчушку, баюкала вместе со своим младшим. Засовывала темный сосок в жадный рот, пела колыбельные, стыдила Савву за бессердечие. Свои дети отнимали силы у доброй бабы, она вернула девочку родному отцу.
Пять дворов, пять покосившихся избушек составляли всю заимку Бедняцкую. И скудное название оправдывалось незатейливым бытом. Полсотни лет назад земли, окружавшие заимку, даны были казацкому сотнику 1 Бекету. Весь род его, с саблей в руках служивший царю, отличался необычайной скупостью.
Савва с Марфой нашли приют в Бедняцкой заимке. Думали они, что Бог пошлет за усилия и неистовое трудолюбие свою милость. Застарелые надежды застряли глубоко в прошлом, оставив лишь стремление не сдохнуть самим и выкормить вечно голодных птенцов.
1
Сотник – войсковой чин, командир воинского подразделения (сотни).
Для Саввы одной радостью в беспросветной жизни была Марфа. И с ее смертью будто кто душу вытащил из мужика, покрылся он копотью да злобой. Все четверо сыновей бывали биты смертным боем. Феоктиста пряталась за печкой, и только отблески лучины пылали в ее черных глазах. Савва все усерднее наливался хлебным вином. И под кожей его текла не кровь, а ядовитая жижа.
– Фешка, ленивая дурища! Почему хлев не вычищен? Кормишь-поишь, а она ходит гузкой трясет. Шевелись!
Отец кидал лапоть в шестилетку, а она уворачивалась привычным движением.
Так и жили.
***
Ока, младшая сестра, питала своими водами Ангару. В
Летним утром четверо Саввиных голодранцев отправились рыбачить. За ними увязалась Феша. Прячась по кустам смородины и малины, занозя босые пятки свирепым шиповником, она кралась за братьями.
Лишь младший, Севка, привечал ее добрым словом, играл в ножички, давал кусок хлеба. Для остальных – старшего Васьки, средних Тимки и Кольки – Феша стала виновницей их сиротских, безматериных бед.
«Кикимора! Захухря 2 ! Поганка!» – то лучшие прозвища, которыми награждали ее братья.
Прогоревший костер потрескивал углями, над берегом плыл густой рыбный дух. Феша сглотнула слюну, вздохнула и затаилась в кустах. Севка притащит сестре тайком кусок ароматной, сочащейся соком рыбы. Замечтавшаяся девчонка, потрясла затекшими ногами и…
Вдруг увидела перед собой розовый отросток. Он дрогнул в грязных пальцах и излился на Фешу теплой струей. Взвизгнув, она подскочила, сбила с ног витавшего в облаках Тимку и понеслась – лишь бы оказаться подальше от окаянных братьев. Громкий топот, сопение, шепот: «Поганка». Что-то злое и тяжелое опрокинуло ее на живот, ударило наотмашь…
2
Захухря – неряха, нечеса (старорус.).
– Вот тебе за то, что за ними ходишь! Вот тебе за подглядывание! Вот тебе за мать!
Услышав голос старшего Васьки, Феша привычно сжалась в комок. Брат разошелся так, что шлепки его по-мужицки крупной ладони попадали не только на костлявый зад, но и на шею, спину, простоволосую голову.
– Давай… проси пощады.
Феша только поскуливала, пыталась прикрыться узкими ладошками. Васька в диком, бесчеловечном исступлении бил ее ногами, словно перед ним стонала не сестра, а лесное чудище.
– Васька, сдурел! Васька! – братья кричали, пытались оттащить старшего.
– Сеструха, живая? – Севка подбежал к окровавленному телу, перевернул. С облегчением услышал взвизг. – Живая!
– Да что с ней, паскудой, будет? Пусть радуется, что мужиком бита, – равнодушно, уже излив ярость, отозвался Васька. Он грыз былинку, развалясь на молодой траве.
Братья принесли Фешу на руках домой, когда солнце покатилось к вечеру. Савва осоловелым взглядом посмотрел на синяки, набухавшие на тонком теле дочери, на окровавленные сосульки волос.
– Где шляетесь, ироды?! Работы на поле немерено, а вы… – и захрапел на лавке.
Через два месяца сошли синяки с тела Феоктисты. Привыкла она к семье своей неладной, к побоям отца и Васьки, равнодушию младших братьев. Ждала тех заветных шестнадцати лет, когда посватается к ней любой – косой, рябой, старый, горбатый. Лишь бы подальше от родного дома увез.
Но напрасно молила Богородицу Феша долгими ночами. Лишь стала превращаться она в женщину, навалилась беда. Черные, как смоль, волосы обезобразили стройное тело. Длинная рубаха могла скрыть позор… Да не тут-то было. Светлокожее милое лицо с большими темными глазами, пухлым ртом покрыл ненавистный пух.