Серебряная кожа. Истории, от которых невозможно оторваться
Шрифт:
Отец и братья собирались откочевать далеко на восток. Хиркан боялся оставлять Мэнрэк одну: плохие люди, звери, злые духи могли украсть у него сокровище. Мэнрэк умела добывать зверя, стреляла из лука, попадала в белку без промаха, но все ж оставалась женщиной, сладкокожей и мягкой.
Мартовским вечером он мчался к жене. Духи нашептывали, что случилось нечто дурное. Ноги в камусовых лыжах 7 быстро двигались по лесу. Рыхлый снег проваливался, замедлял шаг Хиркана, но мужчина не поддавался весенним уловкам.
7
Камусовые
Мэнрэк сидела в чуме, растрепанная и несчастная. Огонь в жирнике почти погас, холод кусал руки. Она вместо того, чтобы разжечь источник жизни, задумчиво растирала в ладошках золу.
– Что с тобой? – Хиркан обеспокоенно вглядывался в жену и не узнавал.
Мэнрэк уткнулась холодным носом в мужнино плечо и зарыдала.
– Все хорошо, хорошо, мучукай 8 , – Хиркан принялся за дело, и скоро огонь наполнил сердце надеждой.
– Мне надо покормить любимого мужа, – Мэнрэк шмыгнула носом и неловко встала, растирая онемевшие ноги.
8
Мучукай – ласточка (эвенк.).
– Ты меня не проведешь, – Хиркан усадил жену обратно. – Что-то стряслось. Говори, мучукай.
– Враг умирает. Умирает, а, может, уже умер. Я рада этому. Так рада!
– Что за враг?
Мэнрэк отвернулась.
– Неважно. Враг из моего народа.
– Кто? Говори мне! И взгляда не отводи, мучукай.
Она сглотнула слюну и прошептала:
– Брат. Он попал на тропу медведя. Не знаю, каким чудом был еще жив, когда я нашла его… Но скоро…
– Дедушка голоден после зимнего сна. Он оставил добычу, чтобы она подгнила – так Великому зверю больше нравится.
– Пусть гниет!
– Скажи, где твой брат? Нужно принести его в чум, пока Дедушка не вернулся.
– Я его ненавижу. Ты не будешь ради выродка рисковать жизнью!
– Так нельзя. Ты не права, – Хиркан нахмурился. Его узкие глаза сверкали.
– Почему нельзя? Он издевался… бил меня. Пусть умрет!
– Нет. Ты не заслужила такую кару. Отравишься этой мыслью и не сможешь так жить. И наши дети не смогут. Пошли.
***
Мэнрэк смачивала раны травяными отварами, шептала тунгусские слова, которым научила Синильга. Через неделю, вернувшись из забытья, Василий застонал. Еле разлепив глаза, он увидел у ложа дикарку в причудливом меховом кафтане.
– Ты что, чумазая? Убить меня хочешь? Уйди, уйди от меня. Брысь! – Василий пытался подняться, махнуть рукой, но силы было не больше, чем у младенца.
Феша, разом вспомнившая детство, жестокость брата, окунулась в ярость. Она сжала нож, которым только что резала оленину.
Отвернулась. Дышать глубоко, как учила названная мать Синильга. Человека не изменить. Даже Бог не в силах этого сделать.
Брат заснул опять. Только через три дня очнулся, жадно глотал похлебку, чавкал, точно
– Феша, ты?
– Теперь меня зовут Мэнрэк.
Василий хотел что-то сказать, но проглотил колючие вопросы.
***
В израненное тело возвращалась жизненная сила, и Василий становился нахальнее. Смеясь, карябал грязным ногтем выточенную из кости фигурку лосихи – Праматери людей. Передразнивал Хиркана, коверкавшего русские слова: «мулчина», «зена».
– Менрека! Так вроде тебя зовет твой узкоглазый муж? Как родная сестра стала чумазой дикаркой?
Она вышивала бисером шапку для Хиркана и хмурила брови, боялась, что не успеет к возвращению уехавшего в стойбище мужа.
– Ты не слышишь? – Василий повысил голос. – Что Севке сказать? Только он о тебе иногда вспоминает.
– Скажи, что дикарка спасла меня, – Мэнрэк подняла на него глаза, и Василий невольно вздрогнул. – Если бы не добрая старуха, я стала бы добычей лесных зверей. Во мне теперь дух тунгусского народа. И на заимку я не вернусь.
Через два месяца раны, оставленные острыми когтями хозяина тайги, стали затягиваться розовой кожей. Бугрились уродливые отметины.
– Ты выздоровел, можешь возвращаться домой. Твои ноги окрепли, ты вынесешь долгую дорогу.
– Феша, не думал, что ты… поможешь. Забудешь старые обиды.
– Тебе помогло великое дерево кедр. И мой муж – им спасибо говори. Я хотела оставить тебя умирать. Во мне, Вася, нет жалости.
– Понимаю. Ты… ты такая же, как я.
Мэнрэк долго смотрела на ковылявшего вдоль реки Василия. Она хотела крикнуть ему вослед, что он ошибается, но так и не открыла уста.
«Благодарю тебя, муж. Я рада, что спасла брата, кровь и плоть свою». Она положила руку на живот – пора идти за Хирканом в его отчий дом.
Мэнрэк выбрала свой путь.
2018
Черноволосая
На щербатом камне сидел крупный мужчина. Обнаженная грудь бросала вызов сентябрьскому ветру; штаны, выцветшие, драные, обхватывали сильные бедра. Лицо его казалось спокойным, лишь в уголках глаз затаилась печаль. Мужчина вытянул губы, и над Байкалом разнесся протяжный звук.
– Ууу-аоу-ууу…
Сидевший на камне вглядывался в серую даль, подернутый дымкой противоположный берег. Он ждал кого-то. Но священное озеро хранило молчание.
***
– Хорошо живешь, Кеня!
Беззубый ерпыль 9 , совсем не старый с виду, завистливо оглядывал ладный дом с сараями, дровяником и крытым загоном для скота. На подпорах сушились сети, петух задиристо хлопал крыльями, косился на гостя.
– А что тебе мешает, Ванька?
Темноволосый, ладно скроенный мужчина ловко чистил рыжего коня, а тот лишь тихонько пофыркивал.
– Гляди, земли вона скоко!
Иннокентий махнул щёткой, словно друг не видел окружавшего их раздолья.
9
Ерпыль – малорослый (старорус.).