Серебряная подкова

Тарджеманов Джавад

Я чуть на переправе не утонула... Вот слушай, что пишет.
– Прасковья Александровна достала письмо и, развернув его, стала читать: - "Я сам все еще сомневаюсь в полной спра-"

ведливости полученных из Казани неприятных нам всем известий. Мне никак не верится, чтобы перестал учиться мой лучший ученик..."

Николай несколько времени сидел молча.

– Правда?
– спросила мать.

– Правда, - почти шепотом ответил он.
– Я не ходил на занятия, бродил по улице, чтобы не быть в этом здании.

Здесь

мне все напоминает Григория Ивановича. И всех, кто с ним ушел отсюда. Я лучше буду самостоятельно, по книгам...

– Так-так, Григорий Иванович это предугадывал. Послушай дальше: "Может быть, Николай думает учиться самостоятельно. Если так, он крепко ошибается. В частном воспитании нет самой могущественной пружины, нет того живейшего и сильно воздействующего на молодые сердца побуждения, короче говоря, нет соревнования, рождающего страсть к чести и нравственному изяществу. Но такое соревнование найдете в гимназии, в университете, ибо оно обитает в заведениях общественного воспитания. Кроме того, найти богатую библиотеку, физический кабинет, ботанический сад, машины можно только в заведении общественном..."

Закончив чтение, Прасковья Александровна вопросительно посмотрела на сына.

– Как же, Коля? Решай сам, останешься в университете или со мной соберешься в Макарьев, в одиночку заниматься?

Николай вдруг повернулся к матери, поцеловал ее и стремительно вышел из комнаты, не сказав ни слова.

Прасковья Александровна вынуждена была задержаться в Казани.

Дня три Николай ходил хмурый, где-то пропадал. Следивший за ним Александр сообщил матери, что брат ходил к больному Ибрагимову. Затем отправился на суконную фабрику и в Адмиралтейскую слободу.

Наконец Николай вернулся к матери и коротко доложил ей:

– Остаюсь. Буду здесь учиться.

До переводных экзаменов оставалось мало времени.

Однако Николай взялся готовить пропущенные им уроки с такой же настойчивостью, с которой когда-то искал ответы на все вопросы. Он сидел за книгами днем и ночью, никуда не отлучаясь.

Экзамены прошли успешно. Прасковья Александровна, еле дождавшись их окончания, теперь не помнила себя от радости: Александр обнаружил "чрезвычайные дарования и таковые же успехи в физических науках"; младший, Алексей, был принят на первый курс университета; Николай отличился познаниями в математике и натуральной истории.

В Макарьев с матерью на летние вакации собрались и ее сыновья. Выехать решили ночью перед рассветом: по холодку лошади бегут охотнее и людям легче. Рассчитывали в самую жару останавливаться где-нибудь на дневки до вечерней свежести.

Накануне, девятнадцатого июня, уже к вечеру, Николай пошел к Дмитрию Перевощикову проститься и попросить у него на лето книг по математике.

Увлекшись разговором о рыбной ловле, он засиделся у Дмитрия. Вдруг дверь со стуком распахнулась, и в комнату вбежал Василий Перевощиков. Но,

увидев Николая, испуганно попятился.

– Там... сейчас на Казанке, - начал он, задыхаясь, - там, там...
– Не договорив, бросился на кровать и, уткнувшись лицом в подушку, зарыдал.

– Вася!
– Дмитрий схватил его за плечо и встряхнул, стараясь оторвать от подушки.
– Вася! Что случилось? Да скажешь ли ты наконец?

Василий поднял свое лицо, залитое слезами.

– Скажу, не ему.
– Он указал на Лобачевского.
– Ему нельзя.

– Что?!
– испугался Николай, вскочив с места.

– С ума ты сошел?
– в отчаянии крикнул Дмитрий, Схватив за угол подушку, он вырвал ее из-под головы брата.
– Сейчас же говори!

Василий вдруг оттолкнул его и сел на кровати.

– Саша, - выговорил он медленно.
– Саша Лобачевский... утонул!.. Панкратов два раза нырял, но сам чуть не погиб...

Николай на миг оцепенел, провел рукою по лбу и, вдруг крикнув: "Саша!" - кинулся вон из комнаты.

Он бежал на Казанку. Еще издали увидел на берегу толпу. Люди, в мокрой одежде, с баграми, с веревками, расступились перед ним. Саша лежал на земле, покрытый кем-то принесенной простыней. Все молчали.

Не скоро нашли женщину, которая смогла бы сообщить о несчастном случае матери. Но в последнюю минуту Николай удержал ее.

– Не надо... Я скажу сам.

Сопровождаемый студентами, он вошел в дом, затем в комнату, где Прасковья Александровна уже кончила последние приготовления к отъезду, повернулся и плотно закрыл дверь. Студенты, оставшиеся в передней, стояли молча, не смея шевельнуться. Вскоре за дверью послышался вскрик, и все вдруг затихло. Ни крика больше, ни плача.

Это было самое страшное.

Дверь наконец отворилась. Мать стояла у порога, опираясь на руку Николая.

– Проведите меня к нему, - тихо сказала Прасковья Александровна.

Глубокой ночью следующего дня сыновья увезли мать в Макарьев.

Так печально закончился первый университетский год Николая Лобачевского.

ХИМИК ИЛИ МАТЕМАТИК?

Возмутившее всех изгнание Корташевского и трагическая смерть Александра надолго лишили Николая душевного равновесия. Бессонные ночи, наполненные какимто полубредом, следовали одна за другой. Он понимал:

дальше так продолжаться не может, но пока не знал, что же делать. Едва засыпали все, Николай, закрывая рукой пламя свечи, пробирался по коридору в пустую аудиторию.

Отчаянным усилием воли он пытался продолжать занятия по математике, стремясь отвлечься от ночных кошмаров. Однако ничего нового не находил, а здоровье заметно ухудшалось. Впалые глаза, бледность и худоба стали видны всем посторонним. "На глазах тает", - чуть не со слезами думал Алексей, наблюдая за братом. Он решил уговорить Николая пойти после занятий подышать свежим воздухом. Тот согласился.