Серебряная подкова
Шрифт:
– Письмецо-то с начинкой!
– резюмировал директор и, не жалея сургуча, припечатал его круглой университетской печатью.
Однако "начинка" в письме оказала неожиданное для Яковкина действие.
* * *
Санкт-Петербург.
Тяжелые хмурые облака низко плывут над Невой, чуть не касаясь крыш величественных дворцов, украшающих гранитную набережную.
Степан Яковлевич Румовский заранее предчувствует изменение погоды: его старые кости по ночам так ломит, словно впиваются в ноги десятки сотен иголок. Только лишь днем он забывается.
На этот раз мокрый снег начался еще с вечера, значит, затянется надолго.
Несмотря на взволнованные доклады профессора Каменского и адъюнкта Корташевского, а также на жалобы губернатора Мансурова и некоторых других, Румовский не совсем верил в то, что положение в Казанском университете чрезвычайно тревожное. Выдвинутые обвинения против директора-профессора он считал клеветой завистников.
Но вот и письмо от Яковкина. Старику Румовскому оно показалось весьма обстоятельным и даже искренним. Возникшее в его душе недоверие к директору-профессору начало таять как льдинка, брошенная в теплую воду... А это что? "Лобачевский приметно предуготовляет себя для медицинского факультета..."
Седые брови попечителя хмурятся. Он поправляет очки, строго сжимает губы, еще и еще раз перечитывает замысловато выведенную строку. Затем, отстранив письмо и положив локти на стол, Румовский погружается в размышления.
Лобачевский... Ему вспомнился мальчик за столом, заваленным книгами. Философия, математика... Три-четыре книги на древних и современных языках... Он склонился над ними, когда его товарищи бегают и шалят во дворе.
Затем студент, увлеченный поисками начал геометрии, о котором с таким восторгом отзывался Корташевский...
И вдруг попечитель неожиданно вспомнил. "Знаете вы этого Лобачевского?" - спросил он тогда у Яковкина и в ответ услышал язвительный голос: "Как же, самый озорной". Следовательно, для директора-профессора способности гимназиста к математике, языкам и философии не имели значения. Озорство, простительное в этом возрасте, их заслонило. Может ли такой человек быть воспитателем юношества? Способен ли сам отличать и растить молодые таланты? С большим опозданием истина вдруг начинала проясняться.
Но если студент Лобачевский совершил такой опрометчивый шаг, то, вероятно, должны быть какие-то веские причины, размышлял Румовский. Он и сам в пору молодости чуть было не заблудился.
Во время опытов с атмосферным электричеством от внезапного удара молнии погиб его любимый учитель Рихман. Предавшись безудержному горю, студент Румовский начал сторониться в академии своих товарищей. Казалось ему, что пламенная любовь к математике и физике остыла. Он продолжал посещать лишь лекции по химии, которые читал тогда Ломоносов. Этот великий учитель заметил и понял состояние своего ученика и сразу же отправил его в Берлин к знаменитому в ту пору математику и механику Леонарду Эйлеру для продолжения образования.
Михаил Васильевич, заботившийся о воспитании молодых ученых, понял тогда Румовского и сохранил его для науки.
А теперь вот он и сам, вице-президент Академии наук, знает ли причины, побудившие Лобачевского забросить геометрию?
"Вы отвечаете за этого
Румовский невольно поднял глаза к портрету Ломоносова. Почудилось: бывший учитель посмотрел на бывшего ученика сурово.
– Завтра же в Казань. Разберу, не мудрит ли Яковкип!
С этими словами он вскочил с кресла и... с болезненным стоном рухнул обратно.
Несколько дней Степан Яковлевич пролежал в постели.
К страданиям от боли в ноге присоединились душевные муки. Он понял, что полное доверие директору Яковкину было с его стороны ошибкой. Не придал он должного значения словам профессора Каменского и адъюнкта Корташевского и, уволив их, оказал университету медвежью услугу. Не поэтому ли от математики отошел теперь Лобачевский, несомненно самый одаренный в этой области юноша? Надо найти способ исправить содеянное.
Прежде всего необходимо установить самый строгий контроль над всей деятельностью директора, думал Румовский. Он сам не сможет выбраться в Казань, следует просить министра послать ревизора. Хорошо бы отделить университет, чтобы прекратить недоразумения в совете и дать ему полную автономию, предусмотренную уставом 1804 года. Для этого необходимо ускорить строительство нового здания.
Чтобы улучшить преподавание в этой высшей школе, нужны были ученые. Румовский начал заботиться об этом еще задолго до открытия университета. Своих ученых тогда не хватало, пришлось выписывать профессоров из-за границы, главным образом из Германии. Многие из иностранцев не оправдали себя на деле: приехав сюда в погоне за деньгами, эти горе-профессора не только не заботятся о воспитании кадров местных ученых, но и не дают им расти. Значит, в будущем следует приглашать ученых лишь по строгому выбору, от всего сердца преданных науке, - таких, какими были Бернулли, Эйлер и Рихман. Вместе с тем, чтобы очистить Россию от иноземных трутней, придется удвоить, утроить старание по воспитанию в университетах своих научных сил, молодых русских ученых.
Так думал Румовский, с болью в душе признавая, что мысли эти не новы. Те же надежды лелеял он, еще приступая к организации Казанского университета. Но задуманное не выполнено. Теперь остается исправить ему старое и далее не повторять ошибок. Едва поправившись, он приступил к работе.
...В Казанском университете жизнь тем временем шла по-старому. В последних числах января, собрав юношей в большом зале, Яковкин огласил "Правила поведения студентов", которые вводились впервые. Правила эти ничего хорошего не сулили студентам. На первом плане стояли все те же оскорбительные наказания, угрозы. В адрес начальства сразу же посыпались насмешливые куплеты, злые эпиграммы. Однако внимание студентов скоро переключилось на другое событие.
В начале февраля, едва проснувшись, они услышали от комнатных надзирателей интересную новость: ночью прибыл в Казань профессор Мартин Христиан Бартельс. Упорные слухи о предстоящем приезде первого почетного члена Казанского университета ходили уже давно, и все воспитанники только и говорили о Бартельсе, хотя еще толком никто ничего не знал.
Первыми сведениями о новом профессоре поспешил поделиться субинспектор [Субинспектор - помощник инспектора] Петр Кондырев, рассчитывая этим расположить к себе студентов. Сам вчерашний выпускник университета, субинспектор вел себя нахально и лицемерно, стараясь угодить Яковкину, и студенты его не любили.