Серебряная пуля
Шрифт:
Подкрутил фитиль лампы, отчего она загорелась ярче, и стал внимательно рассматривать лица на фотографиях.
– Вы пейте, – он налил каждому вина и снова взялся за фотоколоду.
Осипов отпил из своего стакана. Вино было, на его вкус, сладковатым, но приятным. Он допил стакан, поставил его на стол, одновременно пристально следя за выражением лица укротителя.
Цыган продолжал пристально всматриваться в снимки, наконец небрежно бросил пачку на стол.
– Нет его здесь.
– Как нет?! – вскинулся Илья. – Должен быть!
– Сказал же – нету!
– А этот, – Илья выудил из пачки фотографию Джорджа, – не он?!
– Не он. Вы думаете, я пьян, что ли? – Он допил свой стакан. – Не пьян пока еще… Может быть, вы расскажете, что к чему?
Осипов вопросительно взглянул на Илью.
– Советская милиция в оборотней не верит… – начал Илья.
– И
– Наверное. Но преступления кто-то совершает… Поэтому я введу вас в курс дела, коли уж вы тоже замешаны в эту историю.
– Гаврила меня звать… Можешь называть Капитан.
– Отлично, Капитан.
Укротитель с равнодушным лицом выслушал невероятную историю, время от времени наполняя свой стакан и стаканы собеседников.
– Эй! Ян! – заорал он вдруг.
На крик из вагончика высунулась лохматая голова.
– Вот деньги. Сгоняй за вином.
Осипов поморщился, но промолчал.
– Знаете, ребята, – сказал Блад, когда рассказ закончился, – теперь у меня нет никаких сомнений, что вы имеете дело с самым настоящим оборотнем.
– Но ведь ты не узнал его на фотографии!
– А почему ты утверждаешь, что именно на нем все сходится? Сомнительно. Того парня, про которого ты рассказывал, охотника этого, мог убить вовсе и не он. Может, подручный его. Слуга.
– Думаешь, у него есть слуги?
– А почему нет? Слуги Сатаны. У настоящего зла всегда есть слуги. Вы, ребята, как-то неуверенно пьете.
– Илья за рулем, – отозвался Осипов.
– А ты-то нет. Вот и пей, и за него тоже. Да и неужели вы на ночь глядя поедете? Ночуйте здесь. Ночуйте, хлопцы! Костер, красное вино, мяса нажарим… Когда вы еще глотнете настоящей воли… Я, признаться, тоже интересовался этой чертовщиной. Как шапито из Крыма снялось, я заехал к своим… В табор. Понимаете, вроде давно не с ними, а тянет. Еще как тянет, вон племянника оттуда прихватил. Яна… Своя кровь. Пусть он за медведями ходит… Глядишь, чему и научится. Так вот. В таборе потолковал со стариками. Рассказал им, что и как. Я думал, не поверят. Однако поверили. Не ожидал прямо. Ну тут и пошли рассказы. Про этих самых оборотней. У нас есть старый дедко, зовут Михель, или Михаил… не барон, для этого он слишком ветхий, но тоже очень уважаемый старичок. Он рассказывал… А ему рассказывал дед, а деду – его дед. Нет! Вы не сомневайтесь. У нас так. Из уст в уста… Хотя и смешно звучит. В прошлом веке в Трансильвании это случилось, в Карпатах. По-нынешнему сказать, в Румынии. Табор стоял возле одной деревушки в горах… Жаль, что вы не бывали в Карпатах. Вот горы! Все лесом покрыты. Кручи, пропасти… На горах замки… Я там тоже кочевал, еще мальчишкой. До войны. Немцы наш табор почти весь под пулеметы поставили. Мало кто остался в живых. Ладно, не стоит вспоминать. – Он налил себе очередной стакан, выпил, вытер ладонью усы… – Так вот, в ту пору в окрестностях оборотень объявился. Пришли наши в деревню, а она почти пустая. Несколько хат, в которых живут. Да и те как ночь – на железные крюки запираются, и никто носа не высовывает. Деревушка пустая, поживиться нечем… Однако остановились. Приходит к ним седой старик, ну весь белый. «Зря, – говорит, – вы тут обосновались!» – «А что?» – спрашивают. «Волкодав вблизи бродит. Оборотень то есть. Трех у нас сожрал в деревне, остальные разбежались от греха… По родственникам разбрелись». Наши старики выслушали… Затеяли совет. Одни говорят: уходить нужно, другие упрямятся: куда идти? Кругом горы. До ближайшего хутора – два дня. Жрать нечего, тут хоть огороды есть. Судили, рядили… Короче, остались. Кибитки в круг поставили, разожгли костры. Оборотень, он огня боится… В первую ночь ничего не случилось. На другую народ осмелел, стариков не послушались, по вечеру отправились в деревню за кукурузой. Вроде все воротились. Но ночью возле самого табора – вой. Да такой, который живое существо ни в жизнь не издаст. Наши жмутся к кострам, дрожат. Утром недосчитались двоих: молодого парня и мальчонки. Пошли искать, мальчишку нашли в кукурузе. Растерзанный, рука оторвана да бок объеден. Ясно, оборотень постарался. Парня вообще не сыскали. Все в один голос: поехали отсюда… Вроде на том и порешили. А один старик толкует: негоже оставлять божью душу не схороненную, тем паче сгубленную ни за что ни про что. Ей потом покоя не будет, глядишь, и сама превратится в нелюдя. Ромы, конечно, завыли, заскулили: как… что… нам жить охота. Оборотень всех нас тут кончит. Бежим, пока не поздно. Но старика того поддержали… другие. Говорят, негоже. А слово старика – закон. Стали кумекать,
– А может, они добили того беднягу? – невинно спросил Илья.
– При сем не присутствовал, не знаю доподлинно, но так рассказывают. – Цыган усмехнулся, его лицо в свете керосиновой лампы казалось медным, глаза поблескивали и вроде смеялись.
– А еще говорят, – спокойно сказал он, – что ведьмы превращаются в сорок.
– С сороками мы до сих пор не сталкивались, – в тон ему отозвался Илья, – а про медведей ничего не слышно?
– Балакали и про медведей, – сообщил укротитель, – одна старушка мне кое-чего сообщила…
– На медведя тоже подходят серебряные пули?
– Вот про пули она ничего не сказала. На оборотня-волка подходят, а на медведя – не знаю. Можно попробовать.
– У меня есть дома пара бабушкиных ложек, – заявил Илья, – интересно, сколько из них пуль выйдет.
– Старушка, она, между прочим, приходится мне прабабкой, толковала, что медведя-оборотня может убить только другой медведь.
– Тоже оборотень?
– Вроде обыкновенный.
– Довольно странно все это, – сказал Осипов, – сам же говорил, твои мишки этому мужику руку лизали.
– Я тоже был в недоумении, – отозвался цыган, – и примерно о том же спросил старушку. Но она вполне разумно мне все растолковала. Говорит: «Когда оборотень представлен в облике человека, медведи чуют в нем своего и ни за что его не тронут, а если он оборачивается медведем, то они, напротив, чуют человеческую породу, даже не человеческую, а бесовскую…» – такая вот диалектика.
– Да ты философ! – удивился Илья.
– Не я, а та старушка.
– Слушай, а ты в бога веришь? – спросил Осипов.
– В бога? Не знаю. Наверное. Крест ношу. А может, вам, ребята, действительно плюнуть на все это? Себе дороже выйдет. Вот ты журналист – ну и пиши про достижения народного хозяйства, а милиционер пусть ловит жуликов. Мало, что ли, их? Хватает. Так зачем связываться с тем, чего не понимаешь? «Не буди лихо, пока оно тихо» – так ведь русские говорят? Вы все пытаетесь объяснить, как если бы то, с чем вы имеете дело, действовало по человеческим законам. Ладно. Ваши проблемы, в случае чего я готов помочь.
Разговор сам собой угас. Жаркий день сменился теплой, душноватой ночью. Илья пригнал машину к шапито, разложил сиденья и готовился к ночевке. Осипов пытался помогать ему, но больше мешал, и Илья прогнал его. Осипов стоял возле машины и из тьмы смотрел на укротителя, одиноко сидевшего возле фургона и, казалось, дремавшего. Вокруг керосиновой лампы метались ночные бабочки, непонятно зачем ищущие свою смерть в коптящем пламени. Время от времени цыган открывал глаза, наполнял очередной стакан и одним глотком выпивал его.
– Давай-ка спать, – сказал Илья, – или хочешь присоединиться к своему приятелю?
Осипов залез в пахнущую пылью машину, долго ворочался, стараясь устроиться поудобнее. Илья вроде сразу уснул. Он даже похрапывал, а Осипов лежал без сна и тупо размышлял об услышанном. Больше всего ему хотелось выйти на свежий воздух и присоединиться к Лазареву, и так же сидеть перед лампой, горящей теплым неярким светом.
2
Едва только они в субботу вернулись в Москву, как тотчас узнали, что их настойчиво разыскивает некий гражданин со странной фамилией Хохотва.