Серебряная рука
Шрифт:
В улыбке Хасана сквозит веселый вызов; он сбрасывает с себя плащ, расстилает его на связке канатов, ложится и заворачивается в грубошерстную ткань так, что становится похожим на серый продолговатый кокон. Вся палуба уже усеяна такими коконами: матросы, без которых можно обойтись при выходе из гавани, спят, чтобы набраться сил для грядущего дня.
Во время второй ночной вахты Хасан, без рубахи, потный, сидит на веслах. Боцман задает темп своей терзающей слух дудкой. Но как ни противен этот звук, он все же помогает гребцам ритмичнее взмахивать веслами, на каждом из которых сидят по двое. Но какой
Хасан сидит среди гребцов на подветренной стороне — хуже места не придумаешь, потому что именно здесь надо изо всех сил бороться с порывами ветра, относящими судно в сторону.
При таком бурном море и сильном ветре хорошо иметь прочный и остойчивый киль, но тогда судно утратило бы маневренность. А для берберских галиотов маневренность — главное, поэтому они держатся на самой поверхности. Малая осадка — беда, но тут выручает хорошая выучка экипажа. Зато галиоты могут подплывать чуть ли не к самому берегу, приставать в любом месте и с ходу преодолевать мелководье, где нормальные суда обычно увязают.
Такие рискованные маневры для Хасана — несравненное удовольствие. Да и вообще ему по душе жизнь на судне. Ему нравится, что на сражающихся с морем берберских галиотах ставка делается на надежность и сноровку всех до единого членов экипажа: очень важно, чтобы каждый держал весло под правильным углом, обладал силой, а главное волей — без нее не одолеть водную стихию. Все члены экипажа — от матросов до офицеров — подменяют друг друга на веслах. Вахты делают короткими, гребцов меняют часто.
Люди Краснобородых хорошо знают морское дело и выполняют свою работу с охотой. Это не значит, что в напряженные моменты, борясь со стихией, они не орут, не ругаются, не проклинают свою судьбу.
— Пустите нас вниз, слабаки, — шутит какой-то матрос, заглядывая через люк под палубу, — терпежу нет, так хочется на весла: что-то здесь наверху становится прохладно!
Парень промок до нитки; с помощью товарища он пытается вытащить на палубу несколько сухих мешков.
Покончив с этим, матросы разбирают мешки, сбрасывают с себя промокшую одежду и, оставшись в чем мать родила, крепко растирают посиневшую от холода кожу.
На палубе все привязаны веревками. К штурвалу становится сам Хайраддин. Грозные валы достигают мостика.
Два матроса пришли сменить гребцов, сидящих позади Хасана, только сначала им придется раздать всем овощи и сухари, которые они притащили с собой. Но ни у кого нет времени даже на то, чтобы сунуть себе что-нибудь в рот: руки у всех буквально прикипели к веслам. Разносчики запихивают еду в переметные сумы гребцов, с огромным трудом пробираясь между скамьями, веслами и снастями.
— Приказано разделить еду, пока всю ее не смыло в море.
Наконец качка немного улеглась. Буря поутихла, но не прекратилась. Дудка боцмана подгоняет гребцов: нужно воспользоваться относительным затишьем и грести ровнее и мощнее. Гребцы работают все так же прилежно, но напряжение немного спало; кто-то даже отпускает шуточки по адресу Хайраддина, заставляющего матросов есть побольше зелени. Едва представляется возможность — он грузит на борт огромные корзины с зеленью и овощами. Напарник Хасана говорит, что если уж им суждено питаться овощами, то он лично этим вялым зеленым
— Ну, с супом тебе придется погодить. И вообще лучше не болтать, а поберечь силы.
Море, вдруг разбушевавшееся вновь, бьет о борт такой мощной волной, что вода попадает в трюм.
— Хорошенько закрепите уключины! — кричит боцман, продолжая подавать свои размеренные сигналы.
Скрип корпуса галиота заглушается ревом бури, в которой смешались вода и небо.
Уже наступил день, а света мало. Дождь прекратился, но море бурлит, пенится, дыбится грозными валами. Незатихающие раскаты грома рокочут по всему горизонту. Ветер усиливается так, что часть парусов приходится убрать. Но твердые команды Хайраддина люди все же слышат. Матросы выполняют их молниеносно, по-паучьи цепко ползая по вантам.
Хасан, выбравшийся в одних шароварах через люк на палубу, подходит к Хайраддину и видит на лице его необычайное блаженство: глаза довольно щурятся, губы под длинными густыми усами улыбаются. С кустистых бровей, с бороды, с тюрбана, чудом удержавшегося на голове, струйками стекает вода.
— Вот это шторм! Взгляни на пролив: берегов совсем не видно.
Опускается густой туман, а море все бушует. Можно не опасаться, что появится чей-нибудь дозорный корабль. Какому безумцу придет в голову при такой погоде высылать в море дозор?
— Сегодня кроме нас здесь можно встретить только тех, кто не предвидел шторма и не успел вернуться в порт, или суда, что плывут издалека.
Хайраддин уступает свое место у штурвала Хасану, но остается рядом с ним. Да и вахтенный офицер тоже начеку. Однако молодой раис чувствует себя уверенно: он научился у Краснобородых хорошо понимать море, использовать каждый удар волны и держит штурвал спокойно, твердой рукой.
Судно послушно идет вперед, легко перелетая с гребня на гребень вздымающихся перед ним водяных валов, готовых всей своей тяжестью обрушиться на эту скорлупку.
— Видишь вон там островок? — спрашивает Хайраддин. Сначала в направлении, куда он указывает, Хасан из-за волн ничего не может разглядеть, но потом замечает какую-то неподвижную точку. Похоже, это заостренная вершина горы, она выделяется своим блеском в изменчивом и неверном свете утихшей грозы.
Это остров, вернее, горная вершина, как бы вырастающая прямо из моря.
— Еще две смены гребцов, и мы бросим там якорь. Придем на место заранее, и у нас будет достаточно времени, чтобы спокойно приготовиться к делу.
На языке корсаров это означает, что в такую погоду никто их там не побеспокоит.
Хайраддин с довольным видом поглаживает усы и соглашается пожевать галету.
Кормчий занимает свое место, потому что у Хасана теперь другая работа.
— Опустить нос, — командует Хайраддин.
Хасан в сопровождении пары матросов исчезает в узком носовом люке. В трюме кромешная тьма. Зажечь огонь нет времени, да и опасно в таком неспокойном море. Продвигаться приходится на ощупь, но для матросов это не составляет большого труда: все знают судно как свои пять пальцев и, согнувшись в три погибели, перебираются с места на место ползком, по воде. У Хасана нет никаких привилегий — принц работает наравне со всеми. Конечно, он теперь признанный всеми раис, но на галиотах Краснобородых каждый в меру своих физических возможностей делает то, что необходимо в данную минуту.