Серебряная рука
Шрифт:
— В какой такой битве? Это же была западня!
Комарес сознательно кричит как можно громче, чтобы его слова достигли слуха тех, кому они и предназначаются.
Ответ не заставляет себя ждать. Хайраддин возвращается обратно и с иронической улыбкой замечает:
— Маркиз, мне не хотелось бы заниматься крючкотворством. Вам известно, что в этих морях, если между сторонами нет четкого мирного договора, всегда идет война. Конечно, не сейчас и не здесь мы станем вести переговоры на этот счет, да и нет у вас таких полномочий. Но приходите вечером на наш праздник: баталерам сегодня повезло на охоте в горах не меньше, чем нам на море. Вы сможете попробовать наши
Оба раиса и их свита исчезают за выступом скалы.
— Он хочет, чтобы мы присутствовали при спектакле дележа трофеев и посмотрели, как он умеет править! Спектакль для иностранцев.
— Ничего подобного! — возражает Жан-Пьер де Лаплюм. — Об этом уговариваются заранее.
Жан-Пьер де Лаплюм вспоминает, какие неприятности монархам Франции и Испании приходится претерпевать из-за того, что деньги добываются нелегко. Но если не платить солдатам вовремя, они начинают ненавидеть своих офицеров больше, чем врага.
— А эти, видно, свою проблему решили. Во всяком случае, при таком дележе каждый чувствует себя хозяином; борется за свой корабль, вот и следит за ним и обихаживает его как положено. Вы видели, как они во время плавания надраивали его плодами фигового дерева? Да, Краснобородые умеют считать деньги!
— Тогда почему Великий Султан не применяет подобный метод на своих судах?
— Маркиз де Комарес, я не гадалка. Может, ему нельзя. Может, ему Коран запрещает. Их законы, вероятно, отличаются от берберских. Но как бы то ни было, если Хайраддин и Арудж-Баба так поступали и поступают со своей добычей, значит, Великий Султан Истанбула позволяет им это и, следовательно, одобряет их тактику.
Пленные возятся с шитьем, стараясь выглядеть поприличнее и не мерзнуть во время праздника.
Какой-то старый торговец присылает к адмиралу папского флота своего слугу со всем необходимым, чтобы привести в порядок его одежды. Поскольку на платье де Лаплюма больше лент и кружев, чем у всех остальных, он сейчас похож на старую, выброшенную за ненадобностью куклу.
Будучи человеком сентиментальным, Жан-Пьер очень доволен, что о нем так мило позаботились. Он улыбается юному подмастерью, зашивающему дыры на его платье, одобрительно, по-отечески хвалит его за каждый прилаженный лоскут и, когда того требуют «реставрационные работы», поворачивается, поднимая то одну, то другую руку, наклоняя голову, сгибая колени.
Комарес мрачнеет еще больше. О нем никто не позаботился. Впрочем, кому нужны услуги подмастерья? И маркиз, вздохнув, решительным жестом отрывает остатки своего кружевного воротника.
— Есть какие-нибудь сведения о ваших дамах, маркиз? — примирительным тоном спрашивает адмирал. — Мне кажется, обстановка немного разрядилась. Теперь можно бы поинтересоваться ими.
— Лучший выход для них — смерть.
Сказав это, маркиз снова плотно сжимает губы и смотрит на адмирала сквозь прищуренные веки с видом желчного судьи.
Французу уже надоело надутое лицо товарища по несчастью.
Подмастерье свою работу закончил, так что можно выйти из пещеры: глоток свежего воздуха не повредит.
— Я ухожу, маркиз. Поступайте как знаете. Мне нравится дичь, к тому же я слышал, что к столу подадут жареную рыбу с молоками.
IX
Прошло несколько дней. Корабли снова в открытом море. Женщины по-прежнему занимают кормовую каюту папской флагманской галеры. Установилась настоящая
Тетушка Шарлотта все кутается в свою темную фламандскую накидку: прикрепленная к жесткому квадратному чепцу, она тяжелыми складками ниспадает до щиколоток, а иногда даже волочится подолом по полу из-за того, что на судне маркиза сбросила башмаки на толстой подошве и каблуках и обулась в суконные домашние туфли. Это она-то, всегда так тщательно следившая за своей внушительной фигурой и старавшаяся казаться повыше ростом, чтобы отличаться от всяких простолюдинок.
— Теперь ты почему-то перестала плакать, хотя оснований для этого предостаточно! — сердито говорит она племяннице. — Это ты своим хныканьем навлекла на нас такую беду. Всевышний решил показать тебе, что такое настоящая злая судьба.
Анна снова облачилась в свое темно-серое платье, которое без каркаса и ватных валиков выглядит совсем жалким и слишком длинным. Края смятого чепца, словно два капустных листа, падают ей на лоб и на шею. Ноги девочки утопают в огромных расшитых синими и золотыми драконами турецких туфлях с загнутыми кверху носами; наброшенная на плечи пышная и нарядная алая бархатная пелеринка, отороченная рысьим мехом, еще больше подчеркивает нищету и убожество остальных деталей наряда Анны и бледность ее лица. Но, несмотря ни на что, впечатление такое, что девочка собралась на маскарад и настроение у нее явно хорошее. Она смотрит на море и напевает немецкую песенку, отбивая такт ладошками. Высокие морские волны больше не раздражают Анну: хотя судно то и дело зарывается в них носом и раскачивается, она крепко стоит на ногах, прижавшись лбом к единственному уцелевшему в окне стеклу — остальные выбиты и заменены тряпьем, но сильный ветер постоянно его выталкивает. Приходится затыкать дыры снова, чем и занимается Пинар, который очень заботливо ухаживает за обеими иностранками. За это он попросил у Анны разрешения держать клетку с виверрами в каюте. Вернее, не в самой каюте, а за перегородкой, в подсобном помещении, выделенном для мастиффов адмирала, которых почему-то не взяли в это злополучное плавание.
Маркиза считает, что виверры, или как их там, ужасные создания, а Анна находит их симпатичными зверюшками, не унывающими даже в неволе и в таком долгом путешествии. Доставленных из Африки в Геную зверьков сразу же перегрузили на судно, направлявшееся в Рим. Сейчас у них сонный, апатичный вид, и, чтобы взбодрить их, Анна и Пинар просовывают в клетку палочку и дразнят виверр, а те набрасываются на палочку, хватают ее лапками и покусывают остренькими зубками. Их шерстка в черно-желтых полосках и пятнах сразу же становится дыбом: когда виверры злятся или пугаются, то кажутся крупнее. И хотя зверьки злобно оскаливаются, по натуре они увальни с разноцветными глазами (один потемнее, другой посветлее) и похожи на старых пиратов с повязкой на глазу.
Пинар и Анна де Браес объясняются жестами, хотя юнга знает кое-какие испанские слова. Как только у него выдается свободная минутка, он забегает в каюту, чтобы принести какой-нибудь гостинец девочке или просто посидеть с ней за компанию. Сегодня он принес Анне доску для игры в шашки и кусочек своего любимого засахаренного бергамота.
Дядюшку Анна видела только мельком во время погрузки на галеру. Нельзя сказать, чтобы он очень обрадовался, увидев жену и племянницу, которые выходили из маленького грота, куда их поместили во время стоянки на острове. Анна уверена, что маркиз предпочел бы увидеть их трупы. Какое отвращение было написано у него на лице, когда тетушка бросилась его обнимать с криком: