Серебряная свадьба
Шрифт:
С и н и л к и н. На этом месте всё в вину. Кроме победы. Даже полупобеда в этом кресле — уже вина.
Ш а х м а т о в. И то, что Леночка на «Челюскинце»…
С и н и л к и н. Тоже вина! Плохая примета. Женщина на корабле.
Ш а х м а т о в. Да сейчас их десятки плавают. Буфетчицы, врачи, официантки…
С и н и л к и н (чуть повышая голос). Только не племянницы первого.
Синилкин положил бумагу перед Шахматовым.
Радиограмма по ВЧ. Из Москвы.
Ш а х м а т о в (читает).
С и н и л к и н. Соединить с Москвой?
Ш а х м а т о в (не сразу). Нет… Утром.
Молчание.
Жалеешь, что пошел сюда за мной?
С и н и л к и н. Это моя профессия. (Неожиданно тихо и просто.) Я власть люблю.
Ш а х м а т о в (тоже просто). А я нет.
С и н и л к и н. Поэтому она вам и дается. А мне нет.
Ш а х м а т о в. А почему ты на самостоятельное дело не пойдешь? Я же предлагал…
С и н и л к и н. Сказал — слишком власть люблю. А руки не должны претендовать быть головой.
Ш а х м а т о в (подумав). Интересно.
С и н и л к и н. Мне тоже. (Неожиданно горячо.) А вы знаете, почему я вам всегда был верным? И буду верным до конца? (Не дожидаясь ответа.) Потому что вы для меня человек непонятный. Будущий. Я по всем этажам людей-то посмотрел.
Ш а х м а т о в (отчужденно). И всех понял?
С и н и л к и н (с вызовом). Почти… Я ведь в потомственной мещанской династии вырос. Сын мясника. И дед мясник был. Мать официантка. В армии все больше при кухне да при командовании. И шоферить научился, и на машинке печатать. Стенографировать даже. А уж как брюки генеральские гладил!..
Ш а х м а т о в. Нигде ведь не уживался. У тебя трудовая книжка на четырех листах исписана. До народного хора.
С и н и л к и н (замкнулся). Хор — это особое дело… Может, я до сих пор жалею… (Вдруг.) Где-то читал я, что человек хочет жить с удовольствием. Жизнелюбцы все! А жизнь — это не удовольствие… Жизнь — это преодоление! Слаб человек, ленив. Вроде бы и верит, и делает, старается… А сам-то в душе опасается, то ли делает. Потом жена… Врачи… Стрессами пугают… Зачем? Чем больше делаешь, тем больше забот!..
Ш а х м а т о в (тихо). Презирать людей — это не дело.
С и н и л к и н. Именно… (Горячо.) Я вот и вытравляю это из себя. (В сердцах.) Как говорится, «теневые стороны». Вы бы посидели за моим столом. А ведь если что — так к помощнику. Поэтому и не могу я должности самостоятельной взять. Не вытравил я из себя… ну, этого, мещанского… Всезнайства, с презрительной ухмылочкой на губах.
Ш а х м а т о в (чуть не рассмеялся). Тогда следи за своим лицом.
С и н и л к и н (будто его поймали на чем-то предосудительном, искренно, по-мальчишески). А что? Заметно? Да. (Расстроился.)
Ш а х м а т о в (пораженный). Ты что… Владлен Семенович? Я не понимаю.
С и н и л к и н (уходя от ответа). Вы всё про высоты да страсти. Вы людей изменить хотите. Думаете, вам простят «Челюскинца»? Простят, что вы порт в три года построили? Простят, что вы в любом чертеже, в любой конструкции первым увидите ошибку? И первым же найдете решение? (Повысил голос.) Вам даже и болезни не простят!
Ш а х м а т о в (коротко взглянул на помощника, замолчал, потом тихо, но властно). Выйдите отсюда.
С и н и л к и н (замер, сделал несколько шагов к двери, оглянулся и опустил голову). Вы… вы поймите меня. Поймите! Я вас очень… очень уважаю. Мне такое счастье выпало — вас встретить.
Ш а х м а т о в (каменным тоном). Я рад за вас. Но сейчас покиньте кабинет.
Синилкин понимает, что извиняться или спорить бесполезно. Быстрым взглядом проверяет, не нужно ли что-нибудь Шахматову, и уходит. Шахматов один. Он сидит и словно оценивает себя со стороны. Потом встает, убирает подушку с кресла. Наконец чувствует себя готовым к дальнейшим действиям. Подходит к окну, распахивает фрамугу. В кабинет врывается резкий порыв ветра, с дождем, с океанским шумом, полетели какие-то листки, затрепетали занавеси… Шахматов только махнул рукой и стоит, подставив лицо мокрому ветру. Он не слышит, как в кабинет вошел С е р е б р е н н и к о в и встал за его плечом.
(Резко обернувшись.) Вы, Николай Леонтьевич?
С е р е б р е н н и к о в (глядя в окно). Жены, матери, дети, отцы. Морячки… Такой город… Столетняя традиция… Каждый сухогруз из дальнего плавания встречать. А если ЧП в море — весь город места себе не находит. (Смотрит на Шахматова, выжидая.)
Ш а х м а т о в. Может, чаю?
Серебренников берет предложенный стакан чаю. Садятся друг против друга. Молчат. Ждут, кто первый скажет слово.
С е р е б р е н н и к о в. Все-таки мне надо было ехать на судоремонтный.
Ш а х м а т о в. Почему?
С е р е б р е н н и к о в. Молод еще Самарин.
Снова помолчали. Посмотрели друг на друга. Пьют чай.
Что же ты, Михаил Иванович, не расскажешь, о чем с Трояном толковал?
Ш а х м а т о в (встал, прошелся к окну, обратно. Встал около стола). Троян перед выходом в океан просил меня дать ему слово. Отремонтировал их Лятошинский капитально. Понимал, что если в рейсе будет ЧП, чего это ему будет стоить. Поэтому просил меня дать слово.