Серебряная свадьба
Шрифт:
Михаил Иванович… Вы слышите меня… Через три дня мы будем дома.
М е д л е н н о и д е т з а н а в е с
СЕРЕБРЯНАЯ СВАДЬБА
Драма в двух действиях
В а ж н о в П а в е л Р о м а н о в и ч, 59 лет.
Л и д и я В а с и л ь е в н а — его жена, 45 лет.
У с т и н ь я К а р п о в н а — его мать, 82 года.
С и р ы й В а с и л и й В а с и л ь е в и ч — отец Лидии, 65 лет.
Г о л о щ а п о в К р о н и д З а х а р о в и ч, 59 лет.
К а л е р и я Ф е д о р о в н а — его жена, 51 год.
Т о н я, 19 лет.
А г л а я — ее мать, 36 лет.
Г е й А л е к с а н д р И л ь и ч, 33 года.
В ы б о р н о в Г е н н а д и й Г е о р г и е в и ч, 64 года.
М а р и я И в а н о в н а — мать Выборнова.
Действие происходит в наши дни в старинном дальнем русском крае.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
В начале марта, когда уже должна была начинаться весна, налетел циклон, обрушился лавиной снега, бешеным ветром. Порвал провода по всему району, снова схватил льдом реки…
Непогода пробушевала неделю, ушла куда-то дальше, на восток… Не сразу, но починились да прибрались в районе. «Подбила бабки» районная комиссия по борьбе со стихией.
Руководитель района Павел Романович Важнов решил, что людям нужен отдых. И ему тоже. Всплыла в памяти дата, вроде бы забытая в дни бурь и бедствий, — серебряная свадьба!
Двадцатипятилетие супружеской жизни с Лидией Васильевной праздновали дома, в узком кругу.
Дом Павла Романовича не какой-нибудь скороспелый коттедж, а «под старину» — лиственничный. Строили его по собственноручно вычерченному Павлом Романовичем проекту. По его личной фантазии и давним воспоминаниям об оставшейся где-то жизни. Комнат в доме получилось много, но все они то ли проходные, то ли смежные. Центром дома был кабинет Павла Романовича. С грамотами под стеклами, с наборами подарочных камней, с привезенным из ГДР бюстом Ленина из красного дерева, с бронзовой статуэткой металлурга за работой. С полированной мебелью… С ковром. И двумя телефонами — городским и негородским.
В самой большой комнате, как положено, накрывают праздничный стол. В комнате справа около телевизора, как всегда, отдыхают, любуясь фигурным катанием. Там сегодня первенствовала К а л е р и я Ф е д о р о в н а, жена Голощапова. Л и д и я В а с и л ь е в н а, хозяйка дома, естественно, появлялась то тут, то там.
Ее отца, В а с и л и я В а с и л ь е в и ч а С и р о г о, с трудом дозвались из дальнего колхоза имени Суворова, где он председательствует. Человек с дороги устал, сморило человека после встречи с зятем. Он хоть и видит телевизор, но что там происходит,
А в кабинете сидит торжественный, задумчивый П а в е л Р о м а н о в и ч. Если б не белая крахмальная рубашка с галстуком — она у него вроде униформы на все случаи жизни, как и ондатровая шапка, которую он носит до самого апреля, — можно было бы принять его за простого механизатора, за захудалого председателя. А то и просто за пьяницу у пришоссейного шалмана. Но это ошибка! Павел Романович вообще не пьет. Есть у него такая особенность. Люди в этом доме привыкли, чтобы к ним прислушивались, поэтому зря не напрягаются, берегут слово. И женщины — тоже. Играет музыка, во всех комнатах говорят одновременно. Один разговор как бы наплывает на другой.
На сцене полутьма, в луче прожектора старая женщина. Это мать Выборнова — М а р и я И в а н о в н а.
М а р и я И в а н о в н а. Геннадий! Гена! Страшно мне за тебя!.. Слова сказать не с кем… Лежу, а в голове все одно, все одно!.. Как странно память устроена! Что было давно, помнишь, а что вчера, забывается. Помню, как школу открывали… Я в красной косынке, учу бородатых мужиков грамоте: «Мы не рабы, рабы не мы!» А теперь вокруг нас все по-другому. Никто никого не слышит. Все о себе, все о себе! Неужели ты такой стал?! Страшно, Гена! Как вы живете?! О совести, о душе забыли! Опомнитесь! Ведь это мать тебе говорит.
У телевизора.
Л и д и я. Прямо не верится! Сколько лет Геннадий Георгиевич в таких верхах летал… Павел Романович даже запретил в доме говорить, что Выборнова сняли.
К а л е р и я. Не сняли, а освободили.
С и р ы й. Теперь, может, мать навестит наконец…
Л и д и я. Да сколько же ей лет? Под девяносто?
К а л е р и я. Восемьдесят три! Гордая старуха. Ни ты — ей, ни она — тебе!
Л и д и я. Так одна и живет?
С и р ы й. Дочку Серафима Полетаева в воспитанницы к себе взяла.
Л и д и я. А чего ж Тонька со своей-то матерью, Аглаей, не поладила?
К а л е р и я. Видела я ее, Аглаю, тут на базаре. С мужиками на троих распивает…
Л и д и я. Ой-ой-ой… А какая пара была! Он, Серафим, прямо цыган! Глазищи черные, аж в синеву. А какой голос был!
К а л е р и я. Бросилась она ко мне, позорить при народе начала. Будто мы с Кронидом виноваты, что ее Серафим, пьяный, человека сбил.
С и р ы й. С богатым не судись, с сильным не дерись…
К а л е р и я. Закон для всех один! Получил, что заслужил.
С и р ы й. Да! На полную катушку. Даже на полторы!
К а л е р и я. Вы же сами руку поднимали. Иль уже забыли?
С и р ы й. Попробуй не подними. При твоем Граните!
Л и д и я. Все равно жалко мужика. Ведь все-таки мы все как свои были.
К а л е р и я. Влез в хомут — умей ходить в упряжке!
Л и д и я. Говорят, он тогда на своем «москвичонке» к матери Выборнова ехал. Надеялся, что она перед сыном защитит!