Серебряная свадьба
Шрифт:
В а ж н о в. Ну, а эти?
Г о л о щ а п о в. Головами кивают… А потом мне какие-то цифирки суют. «Кондиционная древесина — некондиционная древесина… Кирпич списанный». Тьфу! Бюрократы! Чинуши, мумии египетские. Они бы на жизнь посмотрели — вот так! За сосной леса не видят! Не там, не там заразу ищут!
В а ж н о в. Гул какой-то… Не слышишь?
Г о л о щ а п о в. Какой гул?
В а ж н о в. Как будто после ветра эхо осталось…
Г о л о щ а п о в. У них же самих, в области, камень пятнадцать лет лежит: «Здесь будет сооружен памятник борцам за революцию пятого
В кухне.
У с т и н ь я К а р п о в н а. С чего ты развеселился? Жизнь любишь? Девок молодых? Да? На машине? с ветерком?.. ГАИ-то небось не боишься?
Г е й. Ага! Рисковый я…
У с т и н ь я К а р п о в н а. Это я понимаю. Я сама рисковая!
Г е й. Да ну?
У с т и н ь я К а р п о в н а. Не поверишь — однажды медведю башку раскроила. Человека он драл. Ушел один наш с рудника в тайгу. Я за ним, за ним…
Г е й. Любовь была?
У с т и н ь я К а р п о в н а. Да окстись ты! До любви ли было. Война! Жратва сам знаешь какая. (Смеется.) Не догадываешься, о ком я говорю?
Г е й. Ума не приложу.
У с т и н ь я К а р п о в н а. В октябре сорок первого Выборнову, хозяину твоему, всего тогда было двадцать два года. В самый последний момент его с эшелона сняли и послали к нам начальником Танхасского вольфрамового рудника как кончившего горный институт: триста рабочих и пятьсот заключенных. Да я за медсестру и повариху. А кругом — тайга! И был он, мальчишечка, для всех нас и бог, и царь, и воинский начальник!
Г е й (восхищенно). Сказку рассказываете!
У с т и н ь я К а р п о в н а. Если бы сказку…
Г е й. И не порезали? Заключенные?
У с т и н ь я К а р п о в н а. Кого? Они — его? (Смеется.) Или он — их?
Г е й. А чего же он в тайгу убегал? Убил все-таки кого?
У с т и н ь я К а р п о в н а. Сам не убивал… Завалило у нас бригаду Зюкина. Может, живые, а может, и нет. Чтобы спасать их, рудник на две недели останавливать надо было.
Г е й. Ну?
У с т и н ь я К а р п о в н а. Не остановил.
Г е й. А люди-то эти? У них же дети?
У с т и н ь я К а р п о в н а. А у него вольфрам — танковая броня!
Г е й. Его судить надо было!
У с т и н ь я К а р п о в н а. А ему орден дали! В двадцать два года.
Г е й. А эти? Жены, родные…
У с т и н ь я К а р п о в н а. «Не могу, — сказал, — война». Два дня у шахты стояли. Потом разошлись… Пытались, конечно, спасали…
Г е й. Погибли?
У с т и н ь я К а р п о в н а. Ладно. Было и быльем поросло.
В кабинете.
В а ж н о в. Двадцать лет я здесь сижу, и все порой кажется — из-за Туреевой горы, с рудника Танхасского, какой-то
Л и д и я. Двадцать пять лет мы с тобой вместе, и только один раз отдыхали в Карловых Варах. После нашей серебряной свадьбы поедем в Кисловодск…
В а ж н о в (встал). Иногда этот плач грозным становится!
У стола.
У с т и н ь я К а р п о в н а подходит к столу, ставит на него поднос и возвращается на кухню.
Входят Г о л о щ а п о в и К а л е р и я.
К а л е р и я. Ну что с тобой? Что ты мечешься?
Г о л о щ а п о в. Да ничего я не мечусь…
К а л е р и я. Опять я виновата? А кто тебе говорил, чтобы ты не связывался с этим домом?
Г о л о щ а п о в. Говорить-то вы все мастера. Тут говорят, там говорят… Разве в доме дело? Тут вся жизнь кувырком летит. Неужели не понимаешь?
К а л е р и я. Ты про Выборнова?
Г о л о щ а п о в. У тебя один Выборнов на уме.
К а л е р и я. Иннокентию звонил? Он в порядке?
Г о л о щ а п о в. В порядке. (Идет в кабинет Важнова.)
В кабинете.
Г о л о щ а п о в. Ну, Пав Романов, за стол?
В а ж н о в. Так хорошо год закончили! Почти все хозяйства с прибылью. Скажи спасибо РАПО!
Г о л о щ а п о в. Скажи спасибо — мне! За то, что на этом самом РАПО твои председатели у меня как миленькие сидят! Если не лень, приходи завтра! Буду твоего Сирого «уговаривать»! А то можешь и не ходить — дым отсюда будет виден.
В а ж н о в. Да даст он деньги. Поговорю я с ним… По-родственному.
Г о л о щ а п о в. Не опускайся! Это я черную работу привык делать. А ты — «внушаешь»! Есть в тебе… что-то такое! Задумчивое. Свой ты — вот что! Это тоже нам нужно. Как Калинин, Михаил Иванович.
В а ж н о в. Это точно, я — свой!
Г о л о щ а п о в. И дом у тебя — хорош! И жизнь — светлая! И сердце каменное.
В а ж н о в. Солдат я…
Г о л о щ а п о в. За это я тебя и уважаю! Был бы ты баба — расцеловал! Нет, не все погибло! Есть еще люди! Поэтому и жить и драться хочется! А Геннадий Георгиевич, он тоже… Такой же! С нами. Есть, слава богу, на кого опереться! Звони в Москву! Ему! Прямо!
В а ж н о в. Сколько я тебя знаю, а не пойму, когда шутишь, а когда всерьез.
Г о л о щ а п о в. А я всегда шучу. Когда с флота пришел, помнишь, за что меня Геннадий Георгиевич приветил? За шутливость! «Морячок — душа нараспашку!» Это ты — мозг! Насупленные брови. А я — весь тут, весь — твой.
Входит Л и д и я.
Л и д и я. Мужчины! Мы вас ждем!
В а ж н о в. Подожди, Лидия! Тебе ели серебристые у райкома нравятся? Правда, почти как у Кремлевской стены?