Серебряные фонтаны

Хьюздон Биверли

— Не беспокойся, Эми, — прервала она мои протесты. — В четверг я поеду в город и поговорю об этом с Джорджем. Он знает, что делать, он всегда был таким.

Когда она уехала, я приласкала Розу, представляя ее в возрасте Флоры. К тому времени у моей груди будет уже другое дитя, может быть, даже мальчик. Затем я решительно остановила себя — мне не следовало мечтать, я слишком часто и беспочвенно делала это раньше. Но я как на иголках ждала возвращения леди Бартон.

Вскоре она снова приехала ко мне, улыбаясь.

— Все устроено, дорогая. Джордж поговорил с одним из своих знакомых медицинских светил, и выяснил, что научные взгляды изменились. Следовало бы сказать об этом Леонидасу двадцать лет назад, но теперь они

лучше в этом разбираются. И рассказ Нэнни Фентон подтверждает это, — ее голос упал до шепота. — Ты просто не представляешь, что этот доктор еще сказал Джорджу — что кайзер, как и Леонидас, родился с кривой шеей, но его умудрились выпрямить! А теперь у него семеро здоровых детишек — правда, все как один немцы — и это доказывает, что проблем с детьми быть не может. Только не рассказывай этого никому, дорогая — мы же не хотим, чтобы вокруг думали, что Леонидас оказался в положении этого немца? — она опустилась в кресло с удовлетворенной улыбкой. — Как только Леонидас вернется домой, ты сообщишь ему хорошие новости.

Я не могла поверить — это было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой. Позже, когда я снова пошла в село, я встретилась на улице с доктором Маттеусом.

— Можно мне... можно мне кое-что обсудиль вами? — устремилась я к нему.

— Разумеется, леди Ворминстер — когда мне зайти к вам? — наверное, он заметил разочарование на моем лице, потому что добавил: — Или вы предпочтете пойти со мной в приемную? Я как раз возвращался домой.

Когда я села у него в кабинете, он спросил:

— Так чем я могу быть полезен? Какие-нибудь хорошие новости?

— Нет... я... дело в том, что... — я запнулась, покраснев. Доктор Маттеус просто сидел и ждал, но выглядел таким доброжелательным, что я наконец, решилась рассказать ему о словах леди Бартон. Закончив рассказ, я спросила: — Так он прав, знакомый сэра Джорджа?

— Почти наверняка, по-моему, — улыбнулся он.

Я разрыдалась. Доктор Маттеус пошел и принес мне бренди.

— Леди Ворминстер, я не представляю, почему ваш муж верит в такое, — сказал он, когда я выпила бренди. — Если бы он только доверился мне... хотя глупо на это надеяться — он из тех людей, кто не доверяет никому, кроме вас, конечно. Но, скажу со всей искренностью, если бы он спросил меня об этом двадцать лет назад, я дал бы ему такой же совет, хотя тогда, учитывая обстоятельства его рождения, я говорил бы об этом с меньшей уверенностью. Но даже если есть какая-то вероятность искривления, сейчас она исправляется упражнениями в детском возрасте, — он наклонился и взял Розу за подбородок. — Но вот перед нами прекрасный пример, что об этом можно не беспокоиться. Я уверен, ее вид убедит лорда Ворминстера, что он способен иметь и другого здорового ребенка, — он взглянул на меня и увидел выражение моего лица. — Поздновато, да? Но он не поверил бы мне после того, как его предала одна особа.

Я ничего не могла ответить — я чувствовала себя такой виноватой, испугавшись, что нечаянно выдала тайну рождения Фрэнка.

— Не расстраивайтесь, леди Ворминстер, — ласково сказал доктор Маттеус. — Я уже понимал, что вероятно, так и есть. Я знаком с менделизмом, который указывает, что некоторые особенности наследуются реже остальных. В любом случае, упомянутая особа уже мертва.

— Но ее сын жив, — прошептала я.

— Доктора не выдают тайн, — еще ласковее сказал он.

— Но леди Бартон, сэр Джордж...

— Я уверен, что сэр Джордж не называл имен, когда советовался со своим знакомым — британский правящий класс знает, как вести себя с простыми людьми. Подозреваю, что леди Бартон с сыном сами знают об этом лет двадцать, не меньше. Они же давно знакомы с вашим мужем. — Я вспомнила твердое высказывание леди Бартон: «Ему пора иметь сына», и поняла, что доктор Маттеус был прав. Он все еще убеждал меня: — Кроме того, сложение вашего мужа почти наверняка не передается по наследству,

поэтому неважно, скольких здоровых детей мы предъявим в доказательство — двоих или одного. Если хотите, то можете сказать Ворминстеру, что я сделал эти предположения позже. Кстати, может быть, вы захотите, чтобы я проконсультировался с кем-нибудь еще?

— Пожалуйста... и спасибо за вашу доброту. Несколько дней спустя доктор Маттеус сообщил мне результаты запроса — они оказались в точности такими, как он предсказывал.

— Итак, в следующем письме к мужу вы можете сообщить, что зачатия можно больше не опасаться.

Конечно, я не написала об этом Лео — объяснение могло оказаться трудным. Он мог бы рассердиться, если бы подумал, что я выдала тайну его первой жены. Однако я была уверена, что доктор Маттеус прав, утверждая, что леди Бартон знает о ней, как и мистер Селби, — а сколько еще людей подозревали правду! Деревенские жители постоянно отзывались с одобрением о цвете волос Розы: «Какие славные кудряшки — точь в точь как у его светлости». Я молилась, чтобы Фрэнк никогда не узнал об этом. Но он наследовал Пеннингс, а Лео почти не бывал там — значит, все будет в порядке. А я тем временем дам Лео сына для Истона.

Глава двадцать восьмая

Теперь я каждый день читала за завтраком «Таймс», чтобы знать последние новости о войне. Наши войска снова начали наступление и достигли речки Анкр, но два судна-госпиталя затонули на минах у мыса Эгюий. Одним из них был огромный лайнер «Британик», за час ушедший под воду. К счастью, на нем не было пациентов, но погиб доктор и несколько членов RAMC. Я содрогнулась — слава Богу, Лео был в безопасности на суше.

Джим Арнольд теперь находился в госпитале рядом с Солсбери. Место, где была отрезана его нога, воспалилось, и он очень исхудал, но наконец пошел на поправку. Клара посещала его каждую неделю, а по воскресеньям приходила на чай к его матери. Миссис Чандлер рассказала мне, что миссис Арнольд очень ценит Клару: «Она хорошая девушка, моя Клара, но как жаль... — она вздыхала. — Мужчины смотрят только на внешность девушек. Женщины, они другие, их не волнует, если мужчина не слишком хорош собой. Они смотрят внутрь, на его сердце».

В конце месяца с роз Лео осыпались последние лепестки. Я распрощалась с «Эйми Виберт» до следующего года и написала Лео, что буду скучать по ее золотистым цветам и глянцево-зеленым листьям. «Она так мне нравится, что хотелось бы, чтобы она и вправду носила мое имя». Затем я спросила его: «Я знаю, что это французская роза, и помню, что ты как-то говорил мне, что она была «Нуазеттой», но она не похожа на кусты «Нуазетты». Почему она отличается?»

Его ответ пришел, когда мы с Кларой были в кладовке. Зашел разговор о продуктах для стола, и Клара попросила меня вместе с ней пересмотреть припасы. Когда мистер Тимс принес мне письмо, я воскликнула:

— Как странно! Оно в зеленом конверте! Клара улыбнулась.

— Наш Джордж использовал такие, когда ему удавалось достать их. Он не любил, когда цензор просматривал его письма. Видите, — она взяла у меня конверт и указала на напечатанные слова: «Корреспонденция не подлежит досмотру», — они указывают, что внутри нет ничего о войне, а только о семейных делах и тому подобном. Смотрите, подпись его светлости!

После объяснения Клары я не удивилась, что Лео использовал этот конверт. Я знала, что ему не нравится, когда его письма читает кто-то еще — с тех пор, как он прибыл во Францию, его письма стали еще более формальными и безликими. Я надеялась, что в этом письме, он побольше расскажет мне о своих делах, хотя бы какое в госпитале питание. Я никогда не спрашивала Лео об этом, потому что знала, что он не будет писать ничего такого, что может показаться его офицеру недовольством, но часто надеялась, что он догадается написать.