Серебряные звезды

Шиманьский Тадеуш

Не успели мы расположиться на новых позициях, как позвонил командир дивизиона. Сначала трубку взял командир батареи поручник Порадня. Буквально за несколько минут до этого его контузило, и на все вопросы командира он отвечал так: «Ничего не слышу». В конце концов поручник Порадня передал трубку мне. Как выяснилось, майор Лемеш разыскивал именно меня.

— Пойдешь с пехотой, которая наступает через рощу в направлении моря, — приказал он. — Как только доберешься до берега, набери во что-нибудь морской воды — и бегом ко мне. Если будешь первым, с этой водой

поедешь в Варшаву к Главнокомандующему. Только в одиночку не ходи.

Я взял двух разведчиков и отправился выполнять приказ.

В парке наступал 2-й батальон 12-го пехотного полка. Как и обычно в лесу, дрались большей частью врукопашную. Стреляли, как на дуэли: с расстояния всего нескольких метров. Рядом со мной, припав на колено, целился из винтовки капрал-пехотинец. Вдруг он рухнул на землю. Я обернулся на звук выстрела и дал длинную очередь из автомата. Оказалось, что гитлеровец сидел в кустах в десяти метрах от нас. Неизвестный капрал был отомщен.

Сквозь треск выстрелов я услышал голос:

— Пан поручник, ложитесь, в вас стреляют!

Это кричал мой разведчик Волько Зоммерштейн.

— А ты какого черта стоишь во весь рост! Сейчас же ложись!

К сожалению, мой приказ запоздал. Волько как-то очень медленно поднес свой автомат к лицу, затем швырнул его на землю, повернулся на каблуках и упал. Пуля попала ему прямо в сердце.

Бой шел уже совсем близко от моря. Слышался шум волн, ударяющихся о берег. Вот остались позади последние деревья.

На песке, на полпути от последних деревьев парка до воды, уже лежал боец. Офицер (поручник Ясиньский) еще бежал. Через мгновение и его настигла пуля снайпера. Поручник свалился у самой воды. Волны Балтики омывали тело польского воина, который все-таки дошел до моря. Это справедливо, что первым морской воды набрал солдат из той роты.

Штурм Колобжега продолжался. Нигде нельзя было укрыться от смертоносного огня. Когда мы попробовали спилить несколько деревьев для строительства блиндажей, на нас посыпались десятки мин.

Каждый расчет вел огонь самостоятельно. Об управлении стрельбой взвода или тем более батареи не было и речи. Командиры орудий поддерживали связь с пехотой и уничтожали указанные ею цели. И без подсказки они находили себе работу: ведь и они были на самом переднем крае. В той обстановке роль офицеров сводилась к командованию отдельными орудиями.

Во время короткой передышки я лежал возле канонира Сливиньского, первого балагура батареи. Он мог рассказывать часами, и солдаты всегда с увлечением слушали его. И теперь Сливиньский что-то рассказывал. На самом интересном месте, когда у меня от смеха выступили слезы, Сливиньский вдруг замолк. Снаряд угодил в дерево над нами, и один из осколков попал канониру в грудь. Мы похоронили его на краю парка, откуда было видно море. Еще одна солдатская могила. Да, надолго запомнился бойцам нашей батареи этот проклятый парк!

С облегчением мы двинулись к южной окраине города. Батарея расположилась у железнодорожных путей. Затянутый дымом и клубами пыли, город догорал. На расстоянии двухсот

метров буквально ничего не видно. Временами из этого ада появлялись фигуры с поднятыми вверх руками. Это были жители города, которые уже перестали верить Геббельсу. Вид у них был жуткий. Черные от дыма, часто обожженные, с провалившимися щеками, с расширенными от страха глазами. Уже одно то, что они решились идти через огонь, дым, туда, где рвались снаряды, говорило о том, какие ужасы они должны были пережить в городе.

Вечер 16 марта. Со стороны гитлеровских позиций летят светящиеся шары реактивных снарядов. «Катюши» дают нам сигнал. Мы бьем по заблаговременно пристрелянным целям. Наши снаряды рвутся все ближе к центру города.

Позднее утро 17 марта. Огневой шквал нашей артиллерии усиливается. Прямой наводкой ликвидируем немногие оставшиеся очаги сопротивления, которые немцы наспех организовали в руинах домов, после того как там прошла наша пехота. Гитлеровцы пытаются расстреливать штурмующих в спину. Во второй половине дня на немцев обрушивается еще один шквал огня и металла.

Ночь на 18 марта проходит почти спокойно. Бои в городе идут, но уже не с таким ожесточением. Утром 18 марта снимаемся с позиций. Едем в город, вернее, туда, где еще совсем недавно был город. Кругом — дымящиеся руины. Устанавливаем орудия прямо на берегу. На горизонте маячат силуэты гитлеровских кораблей. Они ведут огонь, но снаряды рвутся в воде, не долетая до берега. Поэтому мы не стреляем. Не хотим понапрасну тратить снаряды.

На высокой башне портового маяка развевается бело-красный флаг. Колобжег наш!

На этом, собственно, и завершилась моя боевая деятельность в 4-й батарее. Вскоре меня назначили начальником артиллерийской инструментальной разведки 2-го дивизиона.

В начале второй декады апреля 6-й легкий артиллерийский полк получил приказ передислоцироваться в юго-западном направлении. Точного места назначения мы еще не знали. В Плотах полк подвергся атаке дюжины бомбардировщиков Ю-87. Их основной целью была переправа, поэтому полк, укрывшийся на городских улицах, пострадал незначительно. В остальном наша перегруппировка прошла беспрепятственно, и полк вскоре сосредоточился в районе Секерок.

По прибытии туда сразу же закипела работа. Всем было ясно — перед нами река Одер, граница и большая водная преграда. Дальше — болота, дамба, Альте Одер и еще одна дамба. Мы начали пристрелку, стали уточнять ориентиры и тому подобное.

В качестве наблюдательного пункта я избрал башню костела, но спустя несколько часов немцы выкурили нас оттуда. Пришлось искать другой наблюдательный пункт. В конце концов командир дивизиона приказал отрыть для наблюдателей глубокий окоп.

На противоположном берегу реки также было заметно движение. Даже авиация гитлеровцев, которую в последнее время мы довольно редко видели в небе, теперь активизировалась. Удивляться этому не приходилось: Одер — последняя серьезная водная преграда перед Берлином. Форсировав ее, наши войска выходили на подступы к фашистскому логову.