Серебряный блеск Лысой горы
Шрифт:
У самого берега расцвел куст шиповника. Шербек глубоко вдохнул сладкий аромат, и ему вспомнились кусты белых роз, что растут у него под окнами. Однажды он увидел белые розы в руках Нигоры и сейчас же посадил кусты таких же роз у своего дома.
Где-то невдалеке раскатисто застрекотал «горный дехканин» — так в народе называют сороку. Перетаскивая орехи, семена кустарников и деревьев, она по пути теряет их, а потом в горах, в самых неожиданных местах появляются рощи и заросли кустарника.
Услышав голос птицы,
— Ой-ей-ей! Недаром так и назвали этот родник! До чего же холодная вода!
Когда Шербек поднялся к стойбищу, там уже собрались чабаны и табунщики. Юлдаш и Кузыбай тоже были здесь.
Суванджан обрадовался приезду помощников. Он быстро расставил их по местам, и работа закипела.
— Ну-ка, братишка, взвесь-ка!
Это первым подошел к весам Туламат.
Шербек взял узел с шерстью из его рук и подвесил на крюк треножных весов.
— Двести пятьдесят граммов.
— Я думал, не меньше двух с половиной килограммов. Смотри-ка, ну, настоящий пух, а? — Туламат вывалил шерсть в канар и отобрал среди связанных ягнят одного, у которого шерсть была подлиннее и погуще, чем у остальных.
Кузыбай развязал остриженного ягненка, тот поднялся на дрожащих ногах, постоял в растерянности, потом, подпрыгнув, помчался разыскивать мать.
— Рад без памяти, что освободился. Смотри, как улепетывает, — сказал Кузыбай, провожая взглядом убегающего ягненка.
— Шербек, пиши, сынок, — сказал Юлдаш, глядя на металлическое клеймо лежавшего перед ним ягненка. — Сорок два, сорок пять...
Шербек записывает в тетрадь номер ягненка и фамилию того, кто стрижет.
— Белый, — диктует Юлдаш.
Шербек в графу «Цвет» записывает «Белый».
Юлдаш измеряет линейкой шерсть у лопатки ягненка:
— Семнадцать!
Шербек записывает.
Юлдаш, положив ножницы, что-то подсчитывает, загибая пальцы.
— Ты что подсчитываешь? — спрашивает Туламат.
Тебе не обязательно знать.
Юлдаш обращается к Шербеку:
— Сынок, вы сказали, что десять килограммов — это восемь сотых трудодня?
— Да.
— А если настригу двадцать килограммов, то запишете одну и шесть сотых трудодня?
— Совершенно верно.
— Я так и знал, длинный, что ты уже подсчитываешь доходы, — заметил Туламат.
— А тебе какая забота? Ты слышал когда-нибудь такое: «Каждому по труду»? Потрудился — и получу согласно труду...
— Туламат-ака расстроен, что не может угнаться за вами! — рассмеялся Шербек. — Ну-ка, Юлдаш-ака, покажите молодежи, как нужно работать. Кузыбай, Шавкат, принимайте вызов!
— Могу их научить не только ягнят стричь, — разгорячился Юлдаш. — Эх, Туламат! Только одного остриг! Под твоими усами можно разбить шалаш и выспаться в нем!
— Ай, молодец! Здорово вы его! — с восторгом закричали вокруг.
Время
А ведь это действительно так. Если отара пасется все время в одном месте или все время возвращается в кочевье, то гельминтоз, который содержится в навозе больной овцы, попадает на здоровую.
Сегодня по необходимости пришлось нарушить правило, оставленное в наследство Бабакулом. Если не освободить ягнят, родившихся весной, от шерстяной одежды, то они будут плохо расти. К тому же колхоз должен получать прибыль от этих ягнят. Если настричь с каждого по килограмму шерсти, то это чистыми деньгами пятьдесят тысяч рублей... Раздумывая так, Шербек будто убеждал Бабакул-ата, сидевшего напротив.
Камбар, поставив палку у палатки, подошел и поздоровался со всеми за руку. С его худощавого, загорелого лица не сходила улыбка. Ловко сидящая на его стройной фигуре одежда, большой нож в отделанных медью, сияющих ножнах на боку — все это придавало его облику щеголеватость, свойственную молодым джигитам.
Айсулу позвала обедать. Все расселись около очага, и Юлдаш разлил в пиалы кумыс, привезенный табунщиками. Когда он протянул пиалу Камбару, Туламат не выдержал:
— Давай тяни, братишка, пожелай, чтобы душа дяди Юлдаша попала в рай...
— Типун тебе на язык! Это живого человека-то...
— Посмотрите, он не хочет попасть в рай! — скривил губы Туламат.
После третьей чаши кумыса тело Шербека раскалилось, он слышал, как бьется кровь в висках.
«Мы здесь веселимся, глядя на поединок Туламата и Юлдаша, а что там с Нигорой?» — задумался он. Взгляд его упал на Айсулу. Она, засучив рукава, повязав голову косынкой, хозяйничала у очага. На голых, крепких руках позвякивали браслеты. Айсулу легко подняла котел, из которого валил пар, и поставила его на землю. Затем присела рядом на корточки. Помазав кислым молоком лепешки, лежащие на скатерти, стала быстро лепить их к стенкам горячего очага.
— Вот это новость! — сказал Шербек.
Сидевшие повернулись и посмотрели в ту сторону, куда глядел Шербек.
— Это все выдумки Айсулу, — с теплой улыбкой сказал Суванджан. — Раньше запасались лепешками из кишлака сразу на пару недель. Но разве сравнишь черствый хлеб с горячим?
— Сначала давай попробуем горячей лепешки, а потом хвали, — бросил Туламат.
— Да, верно, после вместе будем хвалить, — согласились все.
Обрадованный Суванджан крикнул:
— Сулув! Лепешки поспели?