Серебряный блеск Лысой горы
Шрифт:
Задорные слова песни то волновали самые тонкие струны души, то вызывали раскатистый смех. Когда певец кончил, со всех сторон
Началось соревнование в искусстве пения. Близкие жениха состязались с близкими невесты.
— А ну-ка, покажи им, Кузыбай, — с этими словами парни, приглашенные женихом, вытолкали на середину худощавого чабана и сунули ему в руки блюдце.
Кузыбай застенчиво огляделся вокруг, кашлянул и начал спокойно тонким голосом:
Мелкие-премелкие речки, Позевывающие годовалые жеребята, Полетевшие вниз соколята, Привет передайте любимой моей...Парни сидели притихшие, песня взволновала их. Кузыбай приставил блюдце ребром ко рту и, словно рыдая, рассказывал о муках сердца:
...Осталось много родинок, В сердце лишь вздохи, Осталась моя любимая С расчесанными до пояса волосами...Шербек не мог оторвать глаз от Кузыбая, словно видел его впервые. Его поразило, что этот скромный, незаметный чабан знает такие чудесные слова, что у него такой сильный, приятный голос.
Песня окончилась. Зазвенели пиалы. Со всех сторон только и слышалось:
— Спасибо отцу твоему! Молодец!
— Кузыбай! Брат мой, не убивайся, пожалуйста. Как только Шербек приедет в твой кишлак, то тут же вышлет к тебе любимую, — не выдержал Туламат.
Девушки опустили глаза, а парни захохотали. Но после этих слов Кузыбай почему-то побледнел. Шербек почувствовал на себе его настороженный, брошенный исподлобья взгляд и расстроился. Почему? Разве он сделал ему что-нибудь плохое? «Наверное, просто показалось», — решил он.
Подали дымящуюся шурпу. За домом, на ровной поляне, разожгли костер. Туламат, выросший перед гостями как из-под земли, скороговоркой проговорил:
— Аминь! Пусть вместе живут до старости Айсулу и Суванджан, но не надеются сегодня на свадебный занавес. Пусть любуются друг другом. Да и мы хотим видеть молодых.
Все заулыбались. Конечно, времена сейчас другие.
А Туламат продолжал:
— Мои младшие братья и сестры, ну-ка, разомнем ноги. У кого огня не хватает — пусть подойдет к костру. Веселитесь, пляшите! Выводите в круг Айсулу и Суванджана. Таковы правила современной свадьбы!
Молодежь повставала с мест и двинулась к костру. Бубнист, подогрев на огне инструмент, вскинул его над головой — и в воздух посыпались, словно горошины, дробные звуки. Потом бубен охнул от сильного удара и снова залился трелью. Туламат расправил усы, сдвинул залихватски набок тюбетейку, поправил двойной поясной платок и, взмахнув длинным, широким рукавом черного халата, пошел первым по кругу. Смешно гримасничая, он подтанцевал к стройному пареньку, разносившему чай, и вытащил его на середину:
— А теперь утоли жажду людей своим искусством.
Парень с изящной талией будто
— Не станцуешь — знай, на твоей свадьбе я не поднимусь с места, — сказала она нарочито обиженным голосом.
Девушка растерялась и застыла в кругу.
— Давай «Кари наво»! — крикнул кто-то.
— Нет, лучше «Я опьянен, девушка». Ух, и танцуют же под нее! — крикнул другой.
Но паренек, что стоял у радиолы, не обратил на эти крики никакого внимания и поставил пластинку с танцем «Тановар». Девушка раскинула руки и поплыла, словно лебедь. Кто-то из сидевших возле костра затянул песню:
С горы высокой заяц драл, Бежал за ним — проголодался, но не догнал...— Значит, шурпа пошла не впрок бедняге, — пошутил кто-то.
— Обождите, скоро плов поспеет!
— Не мешайте танцевать! — призывал к порядку чей-то рокочущий бас.
Хохот оборвался. Белолицая девушка все плыла, словно лебедь, кокетливо поводя бровями-стрелками.
И снова послышался голос певца:
...Наедаюсь лишь мясом барана, Жажду утоляю лицом этой девушки...— Эй, братишка, придержи чувства! — грозно предупредил Туламат.
Девушка, танцуя, приблизилась к певцу, будто рассердившись на него, быстро закружилась и поплыла дальше. Кто-то глубоко вздохнул, кто-то шепотом заметил:
— Сама-то сладкая, будто конфета в китайской обертке.
На колючке сварил я обед, Полюбил я бровей твоих взлет, Полюбил я бровей твоих взлет, Не отстану, даже если отец твой Даст «от ворот поворот»... —клялся певец. А белолицая, бросив на него взгляд свысока, будто говоря: «А ну-ка, поглядим», чуть заметно улыбнулась и, взмахивая руками-крыльями, подлетела к Шербеку. Со всех сторон захлопали. После Шербека пошла танцевать Нигора, потом Туламат, жених и невеста... В этот вечер неплясавших не было. Свадьба затянулась до рассвета.
Нигора вышла из дому. Лучи солнца были такие яркие, слепящие, что она не выдержала и зажмурилась. Повсюду были следы вчерашнего торжества. Вон под деревом лежит корноухий пес Джанизак-аксакала и, крепко зажав передними лапами свою долю от свадьбы — большую мозговую кость, усердно гложет ее. Под навесом на тонком паласе, положив голову на седло, заснул Туламат. Его богатырский храп разносится по саду, густые усы при каждом вздохе вздрагивают.
Невольно на память Нигоре пришла строчка из «Алкамиша» [31] :
31
Алкамиш — узбекский народный эпос.