Серебряный блеск Лысой горы
Шрифт:
Все выяснилось, когда члены комиссии посетили больницу для выяснения кое-каких деталей у Ходжабекова, уже вставшего на ноги. Тогда-то Шербек и узнал, как Саидгази поймал в свой силок бывшего председателя. Ходжабеков рассказал, как он отказался поставить свою подпись под документом, где было записано, что на приобретение овец истрачено двести тысяч рублей. Тогда Саидгази прямо заявил, что ему, Ходжабекову, следует поинтересоваться у своей женушки, на какие деньги был построен их великолепный дом из шести комнат с цементированным подвалом, балаханой и великолепной оградой. После этого Ходжабеков вынужден был поставить свою подпись. Может быть, следует поверить тому, что Ходжабеков долго боролся с собой, а затем, «снова родившись на свет», решил просить прощения перед колхозниками, партией и «честно провести остаток жизни». Вот его
— Тогда, видимо, ангелы сказали «аминь», — рассмеялся Шербек. — Очень подходящее помещение для яслей. Только нужно подремонтировать забор, побелить внутри. В трехлетнем плане как раз предусмотрено строительство яслей. Теперь вместо них можно построить что-нибудь другое.
«Посоветуемся с колхозниками», — решил Шербек. В это время в окно брызнуло солнце, заиграл чернильный прибор и толстое стекло на столе. Шербек невольно зажмурился, подошел к окну. В теплых лучах чувствовалось дыхание весны. На солнечной стороне снег уже сошел, только в тени, под заборами, еще держались подтаявшие глыбы.
«Наверное, в сае вода поднялась», — подумал Шербек. Представил себе желтоватые, яростно бьющиеся о бетонные столбы нового моста воды Аксая. В детстве весенний Аксай представлялся ему захмелевшим двугорбым верблюдом, носящимся с пеной у рта.
Туламат, проходивший по улице, увидел в окне улыбающегося Шербека и, решив, что эта улыбка предназначается ему, разгладив усы, направился к правлению. В дверях пригнулся, чтобы не удариться головой о косяк.
— За отрубями приехал сам Юлдаш Длинный, — сказал он радостно. — В его косяке восемь кобылиц ожеребились. У Турабая — одиннадцать, у Джаббара — шесть. Говорит: «Скажи председателю, будем доить и сдавать кумыс, что ли?» Разозлился я: «Как знаешь, — говорю, — если жеребят не жалко, то привяжи кобылиц и дои». А сын его Юнус — тонкий паренек. После обсуждения проекта плана он здорово обиделся на отца. Вы, мол, меня живым в землю зарыли. Кто знает, что за разговор был между ними. Во всяком случае, Юлдаш после того собрания не поехал в ущелье Куксай, а остался в Аксае, никому не показывается, ни с кем не разговаривает, заперся у себя дома и сидит. А недавно пустил слух, что соскучился по внуку, и отправился в горы. Я же знал, что вся жизнь у него прошла с табуном и без лошадей он жить не сможет. Поэтому когда он сидел взаперти, ни слова никому не сказал, а про себя подумал: «В один прекрасный день сам сбежишь от тихой жизни». А вот теперь он появился: приехал взять корма для трех косяков. Придется отправить на двух верблюдах...
Рассказывая, Туламат весь так и светился радостью.
«Удивительный человек, — улыбаясь, подумал о нем Шербек. — Душа нараспашку. И горе и радость делит со всеми. Чистый, светлый, как вон тот белый снег, как солнце на голубом небе». Недавно его назначили заведующим конефермой, так приятели шутят: «Зря назначили, совсем оторвался от масс, даже в чайхану ходить перестал». Он, видно, гордится своей новой должностью, с утра до ночи на работе и еще всем успевает помогать. Если свадьба, то обязательно организатор тоя, а в кругу парней — вожак. Когда-то Туламат был чемпионом по национальной спортивной борьбе, сильнее его не было человека во всей округе. Даже в Ташкент приглашали на состязания. С годами, по мере того как Аксай становился моложе и краше, на голове Туламата появлялось все больше седых волос, а морщины становились глубже. Но он и теперь еще не поддается старости, фигура прямая, крепкая, широкая, волосатая грудь всегда открыта, на голове чустская тюбетейка, на поясе поверх халата два платка, на ногах хромовые сапоги. Его и теперь приглашают в Ташкент, но уже не для того, чтобы, схватившись за пояс противника, как лев защищать честь Аксая или области, а судить соревнования, «как одного из старейших мастеров национальной борьбы — кураш». Поглядел он на пригласительный
Шербек подписал отчет о весеннем приплоде овец, коров и лошадей, отправил в райцентр и вышел на улицу. Нужно было посмотреть на строительство плотины в Красной пропасти. Сердце Шербека заиграло при мысли, что в конюшню надо идти мимо больницы. Три-четыре дня назад, когда его не было дома, Нигора, оказывается, наведала прихворнувшую Хури. Мать тогда сказала ей: «Спасибо, что не забыли старушку, не прошли мимо. Это уже для меня лекарство». Эх, если бы сейчас встретилась Нигора, и под предлогом признательности... Шербек, приблизившись к больнице, замедлил шаги и заглянул в окна. В это время сзади кто-то заговорил. Обернулся, увидел Акрама и покраснел.
— О-о! Шербек Кучкарович, оказывается, бывают дни, когда вы приходите навестить наше скромное учреждение. А я-то думаю, откуда солнце светит... оказывается, благодаря вам. Ну, пожалуйте, будете дорогим гостем.
— Благодарю, иду в конюшню... — сказал Шербек и тут же пожалел: как будто он отчитывается перед Акрамом.
— В вашем плане взлета... — слово «взлет» Акрам произнес с особым смаком, — вы наметили строительство новой больницы, нового родильного дома. Приношу вам благодарность за заботу о здравоохранении. Оказывается, запланировали и строительство дома для медицинских работников. Мы на седьмом небе. Но у нас есть маленькая просьба: нельзя ли ускорить постройку дома? Сами понимаете, и Нигора Назаровна и я снимаем частные углы...
— Платите за квартиру?
— Нет... Но как-то когда живешь не в своем доме...
— Пусть вас это не беспокоит. Колхозники не ждут от вас платы за квартиру. Наоборот, они рады, что могут помочь главному врачу. Потерпите...
— Я хотел жениться.
Шербек, поняв, на что намекает Акрам, побледнел. Под предлогом, что здоровается с женщиной, проходившей по противоположной стороне улицы, он отвернулся. Этого было достаточно, чтобы взять себя в руки. Взглянув на Акрама, он мягко проговорил:
— Сначала женитесь, и, если понадобится, я отдам вам свой дом.
— Спасибо, Шербек Кучкарович.
Шербек привык к обходительности Акрама, но благодарность была произнесена таким сладким голосом, что он не выдержал и поморщился.
Из конюшни, оседлав гнедого, Шербек отправился к строителям плотины. Он уже достиг могучих орешин у мавзолея Гаиб-ата, как услышал нарастающий гул. Гнедой вздрогнул и навострил уши. «Взорвали...» Он представил себе, как сейчас по этому арыку, на склоне холма, как сытый ягненок, резвясь и играя, побежит вода. На противоположном склоне ущелья Красной пропасти еще лежит снег. А вон та черная полоска, прорезавшая снег, это такой же арык, как вот этот новый. Вода, бегущая по этим арыкам, в скором времени совершенно изменит земли у Красной пропасти. Перед глазами Шербека возник огромный сад среди гор, которому не видно конца.
— В этом году вспашем, посеем клевер, посадим саженцы, а через три-четыре года... — Шербек задумчиво посмотрел на чудесные земли, тянущиеся по обеим сторонам оврага.
До сих пор они считались близко расположенным пастбищем. Чабаны вначале скармливали овцам траву с этих мест, а затем поднимались выше в горы. Теперь, согласно перспективному плану, здесь будут сады. Во-он, в том месте, где кончается ореховая роща и отроги гор, словно пара ребер, тянутся к Аксаю, работают люди. Совсем недавно взорвали они высокую гору и свалили в узкое ущелье. А теперь воздвигают плотину, трамбуют сверху, подносят к ней камни. На том берегу тарахтит и со скрежетом сгребает камни бульдозер. Он похож на сильного быка, бодающего землю.
Шербек издали узнал Назарова: на нем фуфайка, ватные штаны, на голове ушанка. Он вместе со всеми по цепочке передает к плотине камни.
Между гор еще лежит снег. Прохладно. Солнце сюда не заглядывает. Несмотря на это, строителям жарко. Из-под тюбетеек, шапок так и пышет пар. У плотины набралось много воды, она кружится, словно дикая серна, случайно попавшая в загон, если смогла бы — прорвалась и сбежала.
Шербек привязал коня к кусту в ущелье и поднялся на плотину. Поприветствовав всех, он взял в руки тачку. Разделся, засучил рукава и стал возить землю, камни.