Серебряный город мечты
Шрифт:
Торможу.
Так, что Дим рядом с нами приседает, заглядывает мне в глаза.
— Мы можем не лететь, — он понимает, перехватывает мои пальцы, что в жестком и теплом подшерстке Айта зарываются, сжимает их. — Только… тебе эта встреча тоже нужна.
Да, нет и всё же… да.
Мне надо посмотреть в чёрные, вороньи, глаза, убедиться, что глаза эти всё ж не вороньи, а самые обыкновенные, человеческие. А того, кто был похож на ворона и зажигал костры праведные, давно нет, его убил мой прадед.
И Алехандро больше нет.
Окончилась
Я поверю в это, когда увижу дона Диего, услышу его вопрос и отвечу, отдавая последние слова Алехандро, которые знать он имеет право. Он должен узнать — узнать от меня — про смерть внука и камень. А я должна рассказать — рассказать именно ему — о падпараджа, поставить последнюю точку.
И тогда, быть может, меня отпустит.
Прекратятся кошмары, что почти каждую ночь приходят. Они пробираются волглым холодом и стуком воды, каменными коридорами, по которым я иду и иду, нескончаемо долго бреду по темноте, чтоб всё же выйти.
В иную темноту.
В ту, что растекается по двору замка, по каменным его стенам, на которых тени, ещё более тёмные, пляшут. Ржут лошади, стучит невидимый металл, а я всё же кричу, лечу, падая на землю, под неё в заполненные стылой водой шахты.
Я проваливаюсь раз за разом.
Просыпаюсь от холода, от стылого каменного ужаса, который грохочущим сердцем застревает в горле, не даёт закричать, чтобы взаправду. Этот ужас парализует и душит.
Замораживает.
Так, что и в жаркий полдень меня знобит.
И это ещё одна причина в длинном списке, почему от Дима я не отхожу, не отлипаю. Рядом с ним даже лютая, оплетающая кости, стужа отступает, позволяет, пусть и на время, отогреться. А ещё… рядом с ним надежно.
Спокойно.
— У меня джинсы драные и свитер… — я говорю потеряно.
Не то, но… к владельцам ювелирных домов в столь неподобающем виде в гости, наверное, не заявляются.
Как-то не по правилам оно.
— Шокируется до глубин эстетических, но переживет, — Дим заявляет иронично.
Но твердо.
Берет за руку, кажется, для того, чтоб я не сбежала.
Впрочем, я и не бегу, только поднимаю глаза на Кармен, которая окончательного решения терпеливо ждет.
И отвечаю, заражаясь уверенностью Дима, я тоже твердо:
— Мы летим.
Глава 58
Квета
Сегодня, сейчас, в… Испанию.
Мы летим.
На частном самолете, в котором кожаные кресла, диваны и белоснежные ковры. Улыбчивая, как с обложки журнала, бортпроводница, что на Айта поглядывает с опаской. Он же, виляя обрубком хвоста, носится по проходу без особого пиетета к подобной роскоши. И на диван наш собакен поглядывает весьма приценивающе.
— Уши откручу. И хвост, — Дим обещает ласково.
Не ведется на честный взгляд.
И оскорбленное
Мешается под ногами.
А полёт, он заканчивается… неожиданно быстро.
Как-то вдруг.
Мелькает внизу белый игрушечный город. Раскидывается на скале и у самой кромки синего-синего моря, что волны о берег — я знаю точно — разбивает с рокотом и белоснежной пеной. Этот ненастоящий, словно рисованный, город остается позади, исчезает из вида, когда пристегнуть ремни нас просят.
И… увеличивается, вырастают в размерах смахивающие на колонны кипарисы.
Развесистые пальмы.
Ярко-зелёные плантации, что вблизи не сплошной мазок, а деревья, в листве которых… лимоны, весело-жёлтые и вытянутые.
Рыжие апельсины.
Что-то ещё, что изумрудным ковром раскидывается на всё видимое пространство, до силуэтов далёких, а оттого цвета индиго гор, и только где-то там, за самолётом и взлетной полосой, остаются мазки синей воды.
Она сверкает в лучах солнца.
Ослепляет.
— Добро пожаловать в поместье Сан-Сьерра, — Кармен выходит последней, пристраивает на волосы тёмные очки.
Она… оживает.
Ведёт, рассказывая про манговые террасы и оливковую рощу, по широкой аллеи, что высокими кипарисами с двух сторон окружена. Не даёт свернуть куда-либо ещё, уводя всё дальше от моря, в гору, на которой дом, огромный и белоснежный, высится.
Поражает.
Ибо не дом это, а… дворец.
Из сказок Шахерезады.
Ведь только там, в арабских сказках, могут быть такие вот высокие и светлые, как прибрежный песок, стены, башни с зубцами, причудливые решётки, резные ворота, что открыты. И видно в их просвете внутренний дворик, ленту воды с включенными фонтанами, цветущие деревья в кадках и аркады.
Резные и ажурные.
Громадные.
И, кажется, что слона под любой из арок первого этажа провести можно, да и внутрь, не задев ничего, он войдет.
А я… мне хочется проверить.
Взбежать по паре широких ступеней, нырнуть под главную, самую замысловатую и высокую, арку, пойти, крутя головой по сторонам, по галереи. И дальше. Туда, где чудес ещё больше будет, где узорчатые, диковинные, окна и просторные залы вместо привычных комнат, где лишь проемы без дверей и расписанные арабской вязью своды.
Мозаичный, разноцветный, пол.
И что-то ещё, для чего даже моего богатого воображения и когда-то посещенной Севильи не хватит.
Такое нельзя представить.
— Сан-Сьерру строили в то время, когда возводилась и известная всем Альгамбра, slecna Krainova, — голос дон Диего, который нельзя спутать больше ни с чьим, как и его обращение, раздается неожиданно.
Из полумрака дома, в котором он проступает.
Выходит к нам.
— Здравствуйте, дон Диего, — я выговариваю вежливо.