Серебряный город мечты
Шрифт:
Марта замолкает.
Пропадает странное наваждение, оцепенение, в котором её рассказ я слушала.
— Я туристам рассказываю именно так, — Марта продолжает уже обыденно, улыбается чуть снисходительно. — Им нравится, так что разрешаю позаимствовать и написать. Детский плач слышен и поныне в особо тёмные и безлунные ночи…
Последнее она выдаёт заунывно.
И будь это просто легенда я бы рассмеялась.
— …осталось только придумать: какой там был ритуал и кто подавал ей нож, — голос Дима раздаётся неожиданно.
Вкрадчиво
Совсем рядом.
Так, что я вздрагиваю, злюсь тут же на себя за это.
И ещё за мурашки.
— Кветослава, ты не против, если я присоединюсь? — он интересуется учтиво, улыбается той очаровательной улыбкой, которой лично мне никогда не доставалось. — Исключительно на правах любителя истории и Кутна-Горы.
— Ты же на работе.
— Конечно, Димо! — Марта восклицает одновременно, радостно. — Я так рада, что вы заинтересовались. Я как раз рассказывала Квете про последнюю хозяйку Перштейнца. Помните, я вам говорила?
— Пока желающих пропустить бокал-другой не наблюдается, Квета, — на меня бросают исключительно ироничный взгляд, кривят губы в понимающей усмешке.
Которая при взгляде на Марту улыбкой становится.
— Марта, я всё помню, — Дим заверяет, и пнуть его от подобных заверений хочется сильно. — А вы не помните имя Яна из Вальберштайнов или некоего Владислава? Никто из них не упоминается вместе с последней хозяйкой? Может соучастниками дьявольских ритуалов проходили?
— Не-е-ет, — воздыхательница Дима тянет изумленно, хлопает глазами. — А должны?
— Как знать… — он отвечает уклончиво.
Отстукивает незамысловато и быстро по столешнице, что, принимая какое-то важное решение, он обычно делает. И какое именно решение Дим принял сейчас, я понимаю слишком поздно.
Тогда, когда вопрос он уже задаёт, огорошивает им:
— Марта, а вы проводите частные экскурсии? Мы очень хотим с Кветославой взглянуть на Перштейнец, — он произносит это уверенно, твердо, берёт мою руку, видимо, для наглядности этого самого «мы», — но, боюсь, самим нам будет и вполовину не так понятно и интересно, как с вами.
— Для вас проведу, — Марта обещает жарко.
И желание вылить на неё что-нибудь появляется вновь.
Охладится.
— А Дачицкий? — в их наимилейшую беседу я встреваю, выдираю свою ладонь из пальцев Дима, произношу громко. — В «Воспоминаниях» есть что-то про Рудгардов? В его семье велись же летописи.
— Да, но до Микулаша, который начал их вести только лет через десять, летопись была весьма куцей, — Марта хмурится, отвлекается от обольщения. — Урожай, не урожай, пожар на чьей-то мельнице, моровое поветрие. Ничего интерес… хотя… минутку…
Телефон она вытаскивает, ищет что-то торопливо, и к Диму поддается, демонстрирует оцифрованные страницы печатного текста, которые мне не видно, а поэтому под руку к новоиспеченному
Пока Марта едва слышно фыркает, ведет наманикюренным ногтем по кривым неразборчивым строчкам.
Указывает.
— Смотри…те. Тут говорится, что в лето шестьдесят четвертого, в первые морозы, в город пожаловал папский легат. Только ни в каких документах не упоминается, чтобы Пий Четвертый тогда посылал своего легата с какими-то поручениями в Чехию. Я пыталась найти, довольно необычно встретить такую информацию в то время. Те же иезуиты были приглашены в Кутна-Гору гораздо позже.
— А это что за слово?
Про папского легата я скорее угадываю, чем читаю. Не разбираю следующую строку, что к записи этой же прилагается.
— Ворон, — Марта склоняется и щурится. — Ворон прилетел. Я сломала голову, но так и не поняла, что имелось в виду. Может, он так легата образно назвал. Вороны тоже питаются падалью… а в тот и следующий год слишком много костров горело.
— И замок тоже горел, — Дим говорит рассеянно, смотрит будто сквозь.
И «Что такое?» мне спросить хочется сильно.
Но язык я прикусываю, оставляю вопросы к нему на потом.
— Да, к сожалению. Если верить сохранившемуся чертежу, то это было готическое великолепие, построенное с размахом. Некоторые исследователи даже доказывают, что замок, как и Собор Барборы, проектировал сам Ян Парлерж.
— А на чертежи можно будет взглянуть?
— Конечно, — Марта кивает быстро-быстро.
Сияет радостью, которая при взгляде на меня слегка потухает, и вопрос ко мне звучит без былой восторженности:
— Квета, у тебя есть ещё какие-то вопросы?
— Нет, я уже всё, — диктофон я отключаю демонстративно. — Спасибо большое.
— Не уверена, что помогла с Рудгардами, ты и так знала, кажется, больше меня, но в любом случае была рада поговорить, — она собирается, улыбается бегло.
Оставляются двести крон.
И уже прощается, когда Марта вдруг встряхивает головой, проговаривает, смахивая кошелек в сумку, задумчиво:
— За-бав-но. Столько лет никто не интересовался Рудгардами, а тут я за месяц три раза об Альжбете поговорить успела…
[1] Ma cherie (фр.) — Моя дорогая.
[2] Кузмин М. А. «Мне не спится: дух томится…»
[3] Mon coeur (фр.) — Моё сердце.
Глава 31
Квета
— И что ты обо всём этом думаешь? — я спрашиваю, когда Марта уходит.
Хлопает, скрывая её, тяжёлая дверь бара.
Я же перевожу взгляд на Дима.
— Забавный старик — это Герберт. Он приезжал, разговаривал с Мартой. А третий? Кто ещё мог интересоваться последней хозяйкой Перштейнца?