Серебряный медведь
Шрифт:
Что верно, то верно. Если Джакомо Череп узнал их, то зачем было впускать опасных гостей в ворота замка? Или, уж если пустили, почему после беседы с ландграфом не пристрелили, а вздумали разоружить и бросить в подземелье? Не на выкуп же рассчитывает Медренский? Смешно даже предполагать подобное. Значит, его светлость имеет виды на кондотьера и его спутников. Хорошо бы знать, какие именно…
Хотя, если подумать, много ли вариантов может быть?
Пожалуй, правдоподобнее всего предположить, что ландграф ведет двойную игру. Для всех он – борец за свободу Тельбии, сражается с ненавистными захватчиками, прячет латников в засаду, вовсю укрепляет Медрен, вокруг которого
Мысленно рассуждая в этом направлении, Кир не заметил, как задремал. Хоть и сыро, и холодно, а все-таки тихо и темно. Да и неспешное монотонное мурлыканье Мудреца укачивает почище колыбельной…
Проснулся он от смешанного чувства холода и голода, к которым примешивалось острое желание справить малую нужду. Молодой человек сел, обхватил себя руками, похлопал ладонями по плечам в тщетной попытке хотя бы чуть-чуть согреться.
Мудрец продолжал тихонько напевать. Вот уж правду говорят – бодливой корове Триединый рогов не дал. Замечено, у кого ни слуха ни голоса, тот больше всех петь любит.
Кирсьен поерзал на скользкой соломе, мучаясь – вставать или не вставать. Надо бы… Но вроде как неудобно. Отхожего места в яме не предусмотрено, а парня с детства воспитывали, что только звери справляют нужду там, где спят и едят. Да и то не все, а свиньи с коровами в хлеву, кони в стойле. Подневольные, в общем-то, твари. А уважающий себя хищник всегда найдет местечко подальше от логова.
– Не ерзай! – вдруг проговорил Кулак, до этого сохранявший неподвижность, будто и в самом деле продолжал спать. – Первый раз в застенке, что ли?
– Само собой, первый… – ответил Кир. И даже обиделся слегка. Он что, похож на человека, ошивающегося по тюрьмам?
– Ничего! Лиха беда начало! – В голосе кондотьера звучала неприкрытая насмешка. – Иди к противоположной стенке, там канавка вроде как была. Я видел.
Обвыкшие в темноте глаза тьяльца смутно различили, как Кулак поднялся, потянулся, хрустнув костями, и последовал собственному совету. А веселое журчание, раздавшееся через несколько мгновений, заставило молодого человека вскочить и поспешить за командиром.
– Вот-вот! – одобрил его поступок седобородый. – Уж лучше под стенку отлить, чем штаны обмочить. Так, господин лейтенант?
– Тем
– Это точно, – согласился кондотьер. – Мы допустили ошибку. Недооценили врага. Ход теперь за Медренским. Что предложит?
Кир вернулся на нагретое, если можно так сказать, место. Вроде бы мелочь, а как полегчало! Не зря один записной остряк утверждал, что душа человеческая прячется под мочевым пузырем. Зато теперь с удвоенной силой на него обрушились холод и голод – зачастую неразлучные спутники. Парень вздохнул:
– Он бы поесть предложил для начала. Хотя бы корочку. – В животе урчало. Кажется, кинь ухналь [40] – переварит.
– Э, нет! И не жди! – Мудрец звучно высморкался. – Знаешь, как в Камате мясо в кислом вине выдерживают, чтоб мягче стало? Так и нас денек-другой подержат… Чтоб не ерепенились чересчур.
– Верно, – подтвердил Кулак. С ехидцей прибавил: – А вот о мясе мог и помолчать.
– Ну, извини, командир. Больно сравнение хорошее.
«Сравнение, конечно, хорошее, но вот кишки об этом не знают – скоро сами себя сожрут», – подумал молодой человек. Покрутился, устраиваясь поудобнее, – раз уж кормить никто не собирается, надо силы беречь. И тепло. Спросил:
40
Ухналь – подковный гвоздь.
– Что говорить на допросе будем? – Сам он в глубине души побаивался, что допроса может и не быть. А вдруг ландграф задумал уморить их голодом? Непрошеная мысль обожгла ледяным ужасом. Смерти в бою он давно приучил себя не бояться, но вот так – в сырой, холодной яме, от голода и жажды…
– А валите все на меня! – легко ответил Кулак. – Мол, знать ничего не знаем и ведать не ведаем… А у него секретные предписания от генерала армии.
– Ты полегче, – пробурчал Мудрец. – Без лишнего героизма. Думаешь, этим мы свои задницы спасем? Как бы не так!
– И в мыслях не было! – хмыкнул кондотьер. – Просто так на вранье труднее подловить. Играйте дурачков, и все тут.
– Ну, спасибо! – Верзила издал короткий смешок. – Удружил. Не знаю, как Малыш, а я дурака изображать не люблю.
– Я тоже не очень-то… – вмешался Кирсьен.
– Значит, полюбите! Приказы не обсуждаются, ясно?
– Ясно, – обреченно кивнул Кир.
– Не переживай, Малыш! – подбодрил его Мудрец. – Прорвемся.
Ненадолго воцарилось молчание. Потом кондотьер крякнул:
– Эх, одного боюсь… Не наломали бы дров наши. С них станется.
Кирсьен хотел возразить. Дисциплина, мол, и все такое… Но потом задумался – а как он повел бы себя на месте оставшихся на свободе товарищей? Неужели бы удрал, спасая свою жизнь, и не попытался бы выручить попавших в беду? И не мучила бы его в таком случае до конца дней совесть?
Трудно ответить.
Конечно, его с детства приучали – приказ есть приказ. Но ведь и друзей бросать тоже как-то нехорошо. Впрочем, нехорошо – это еще мягко сказано. Подло бросать друзей.
«Ага! Особенно подло, когда в роли брошенного ты сам. Так ведь, господин т’Кирсьен делла Тарн? Хочется, чтобы тебя вытащили? А сколько человек при этом погибнет, значения, вроде бы, и не имеет? Э-э, нет… Кулак с Мудрецом во сто крат порядочнее тебя. Они не пытаются выкарабкаться любой ценой».
Тут Киру захотелось стукнуть себя по носу. Чтоб аж слезы из глаз потекли. Но он подумал, что будет выглядеть смешно и нелепо – в подземелье с разбитым носом. А потому насупился и попытался уснуть.