Серебряный волк
Шрифт:
— А говорил, не знаешь.
— В тех слухах, что доходят до нашей обители, мало правды. Где она? У него имение?
— Матушка — первая дама королевы Марготы. Ну, отец тоже при деле… Не такой уж он и калека. Фехтовать меня он учил. И неплохо выучил.
— Я не спросил твоего имени.
— Сергий. Серега.
— А его?
— Ты взаправду хочешь знать? Ожье.
— Ты один у них?
— Еще Софи. — Я невольно улыбаюсь. — Ей уже пятнадцать.
— Невестится, поди, — усмехается дед.
— Если бы! — Улыбка
— Так, разговор дошел до сути… — Глаза деда полыхают яростным огнем непонятного мне чувства. — Что вы здесь делаете? И кстати, «вы» — это кто?
— Я с другом. — Я оглядываюсь на Леку. — Мы вроде как учимся.
— Вроде как?
— Ну, учебой это не назовешь. Университет, ха! Убиение времени.
— Впереди зима. Голод и холод. Время власти Подземелья. Лучше бы вам вернуться домой.
— Ну…
Дед насмешливо наблюдает за моим смятением. Потом наклоняется ближе:
— Послушай, не очень прилично с твоей стороны врать мне в лицо. Вы шпионите для Двенадцати Земель, так?
Я смотрю в его яростные глаза… Ненависть, вот что это за чувство! Он был господином Готвяни, напоминаю я себе. Ладно… была, не была!
— И что? Побежишь доносить?
Могучий кулак ударяет в столешницу.
— Сопляк!
Стол подпрыгивает. Звякает серебро в кружке. Посетители оглядываются на нас — и отворачиваются.
Кроме Леки.
Лека в один миг оказывается у нашего столика. И говорит с преувеличенным удивлением:
— Вроде раньше я не замечал за тобой способности приводить в бешенство святых отцов… Фигушкин не в счет, само собой. Простите моего друга…
Дед ощутимым усилием разжимает кулак. Мне кажется, с этим простым движением уходят и все обуревавшие его чувства.
— Вы простите. Я погорячился, а это недостойно моего нынешнего положения. Вы можете вернуться к вашему ужину, молодой человек.
— Имей в виду, — говорю я, — у меня нет секретов от побратима. Лека, это мой дед.
Лека, не глядя, придвигает стул. Садится. Говорит:
— То-то мне знакомым почудился… Как Софи на него похожа-то. Как мне вас называть, господин?
— А никак, — кривится дед. — Имена у нас в обители — смех один. Брат Смирение, брат Милосердие, брат Непорочность… ну их в пень. Ненавижу. В общем, так, парни. Не надо дурацких ответов на глупые вопросы. Вы можете мне верить, клянусь в том Светом Господним и памятью о прежних днях. Я готов помочь. Все, что в моих силах. Деньги, убежище, совет…
— Ради мести? — спрашиваю тихо. — Но ведь это — твоя страна…
— Давно ты здесь?
— Пару месяцев.
— Оно и видно. Для этой страны, внучек, любые перемены будут только к лучшему. Таргала катится в пропасть. Эта зима станет для нее последней, готов спорить на собственную душу… и только одно может спасти
— Карел?
— Этот щенок? Да он шагу не ступит без разрешения старого волка… Нет, здесь нужен мятеж, а он — верный сын. К сожалению.
Вдалеке ударяет колокол. Раз, другой… третий.
— Мне пора, — выдыхает дед.
Я вскакиваю:
— Мы проводим! Я… я не хочу так сразу расстаться с тобой.
Дед скупо улыбается. Лека кличет Олли, говорит:
— Мы вернемся.
— В любое время, молодые господа! Я сдаю комнаты, если вам нужно…
Мы переглядываемся.
— Почему нет, — говорю.
— Так я приготовлю, — кивает старый трактирщик. — Можете хоть среди ночи приходить, стукнете в ставень, что под вывеской, я открою.
— Олли, — негромко зовет дед, — спасибо.
— Рад служить, господин, — так же тихо отвечает Олли. — И… рад, что вы встретились.
— Чудные дела, — говорю, когда мы выходим на улицу. — Вот уж не думал, что встречу здесь деда…
— Олли у меня капитаном стражи был. Соображает быстро, и глаз до сих пор верный. Надо же, как тебя выцепил! На Юличку, говорит, парень похож, — а ты ведь и не сказать, чтоб вылитый… так, в глазах что-то.
Судьба, думаю.
— Дорогу-то запоминайте… — Дед сворачивает в сбегающий на самый берег переулочек. — Пригодится. У нас при обители гостиница для странников, имен там никто не спрашивает и дел тоже. Если вдруг укрыться — лучше места не найдете.
— Плохо тебе там? — спрашиваю я.
— Душно. Тошно. Не для меня такая жизнь. Брат Покаяние, тьфу!
— Дед… а давай с нами! Ты даже можешь нас и не ждать, мы втроем тут, Ясек тебя проводит до нужного человека, а тот через горы переведет. Мама обрадуется…
— Я клялся, — глухо отвечает дед. — Иначе кто б меня за ворота выпустил, я ж по приговору там. Никуда мне уже не деться… не уйти.
Мы выходим к морю, сворачиваем на бегущую вдоль берега тропку. Здесь остро пахнет водорослями и солью, совсем рядом разбиваются о камни прозрачно-серые волны, и временами до нас долетают брызги. Вдалеке, у самого горизонта, белеют паруса.
— Свет Господень, — выдыхает дед, — как же я ненавижу эту коронованную сволочь…
Сегодняшнее утро почему-то напоминает мне другое… Утро после совершеннолетия Карела. Нет, нынче он не бледный до лиловости и вряд ли будет плескать себе в лицо водой из фонтана… но некоторая помятость есть, есть. И тени под глазами… опять, что ль, не спал ночь? А что, очень может быть: Готвянь только начала просыпаться, на улицах лишь редкие рыбаки, спешащие на рынок, и ратуша в рассветном тумане кажется призрачной.