Серебряный волк
Шрифт:
— Зимний сад, — выдыхает Карел мне в ухо. — Осторожно, здесь легко наделать шуму.
Киваю и замечаю: что за чудное место! Наверное, наша королева любила его, когда жила здесь.
Наверное, здесь и тогда пахло мятой и какими-то незнакомыми мне цветами. Так же стояли в широких кадках странные, маленькие и причудливо изогнутые сосенки, и кусты роз, и раскидистые, усыпанные белыми цветами «невесты». А проходы меж ними, Свет Господень, они так тесны и извилисты, что без «глаза совы» мы наверняка наделали бы шуму больше, чем компания
Мы пробираемся по этому хитросплетению к маленькой, неприметной дверке.
— Отсюда совсем близко, — шепчет Карел.
Двумя тенями мы перемещаемся в маленькую залу, увешанную по стенам гобеленами — турниры, бои, охота, — с полупрозрачными драпировками на высоких окнах, пропускающими ровно столько лунного света, чтобы рыцари на гобеленах казались живыми и грозными, с несколькими креслами вдоль стены и клавесином у дальнего окна. Карел указывает на дверь напротив.
И тут кто-то произносит с плохо скрытым раздражением:
— Так-так… И кто же это у нас настолько нахальный, что посмел влезть в дом самого короля?
Вспыхнул свет. Грозные воины с гобеленов меркнут, уступая место действия вполне живой королевской страже, в посеребренных кирасах поверх фиолетовых камзолов, с алебардами наперевес. Седой, с хмурым усталым лицом рыцарь — капитан, как там его — сэр Оливер? — скользит по мне странно приязненным взглядом и останавливается против Карела.
— Да, я так и понял. Карел, мальчик мой, я ждал от тебя большего ума. Ты мог бы догадаться, что в эти дни здесь будут ждать тебя… Ты мог бы подумать, какой приказ мы получим! А ты лезешь в ловушку сам и тащишь за собою приятеля!
— Мы безоружны, сэр Оливер.
Быстрый обыск, утвердительное бурчание.
— Что ж, чему-то я тебя, значит, научил.
— Я всего лишь хотел повидаться с матушкой. Можно и под вашим присмотром, сэр Оливер.
— Карел, у меня приказ. Король предполагал твое появление и дал на этот случай четкие распоряжения. Прости, мой мальчик, но зря ты это затеял. Я должен связать вам руки.
Я смотрю на побелевшего Карела и протягиваю руки:
— Вяжите, капитан.
— За спиной, — бурчит сэр Оливер.
Я завожу руки за спину, кто-то из стражников стягивает их веревкой. Умело: надежно, но без лишней жестокости. Карел скрипит зубами:
— Что ж, раз так, я подчиняюсь! И что потом — в подвал?
— Надеюсь, мальчик мой, обойдется без этого, — тихо отвечает сэр Оливер. — Пока я отведу вас в камеру за караулкой. И позову короля… Он не простит мне промедления.
Вот так… Великолепный провал! Печатает шаг охрана, я иду рядом с Карелом, плечо в плечо, — и думаю о короле.
Караулка. Ошалелые глаза отдыхавших гвардейцев. Резкий окрик капитана: «Что уставились», — противный, как зубная боль, скрип двери.
— Вам туда.
Лязг засова за спиной.
Голые стены, голый пол. Пять на пять шагов, не больше. Ослепительно белый мертвенный свет — под потолком висит, потрескивая,
— Серега, я дурак… чем я думал, когда решил сюда идти, — головой или задницей?!
Я прислоняюсь к стене напротив двери.
— Дело сделано, Карел, и жалеть поздно.
— Я втравил тебя в гиблую историю. Подумать даже страшно… один Господь знает, чем это кончится. Прости.
— Послушай, я ведь тоже не догадался… Я пошел с тобой вместо того, чтобы отговорить тебя идти. Значит, вины нашей поровну и тебе ни к чему извиняться.
— Мне жутко… Серега, ты не видел его в гневе.
— Что ж, пора восполнить пробел в знаниях, — через силу усмехаюсь я. Рассказывать сейчас о подробностях давнего визита Анри Грозного в Славышть было бы глупо. А признаваться в том, что и у меня ворочается внутри холодный ком ожидания бури… и в том, что связанные за спиной руки заставляют чувствовать себя до смешного беспомощным, и дико, невыносимо хочется почесать шрам… в этом я признаюсь тебе, Карел. Но — потом. Чтобы слышал только ты.
Карел оборачивается на скрежет засова, вздрагивает — и идет к двери. Навстречу…
Король врывается в камеру, и я холодею. Огромный — на голову, верно, выше Карела, и шире раза в полтора… а ведь Карел и сам не из мелких… Бешеные глаза на обрюзгшем багровом лице, оскал дикого кота… его изгрызла ненависть, думаю, он ненавидит — и он живет, и нет у него ничего, кроме всемогущей злой ненависти. Спаси нас Господь!
— А, так ты спутался с ворьем! — Он хватает Карела за ворот и трясет так, что у бедняги клацают зубы. — Или, может, с убийцами?! Может, ты уже сговорился с Подземельем?
Я кидаю отчаянный взгляд на капитана, стоящего у двери.
— Они безоружны, мой король, — почтительно говорит капитан. — Карел утверждает, что хотел только встретиться с королевой.
— Посреди ночи, — издевательски скалится Грозный… Нет, не Грозным надо его звать! Прошли те времена… Ныне ему больше подошло бы — Лютый.
— Сглупил, — всхлипывает Карел. — Побоялся, что днем, в открытую — не пустят…
— Да уж, глупить и бояться — это по тебе! — Король встряхивает сына еще раз и отталкивает. Карел врезается спиной в стену, охает. А Лютый поворачивается ко мне: — Так, а это что еще за рожа? Кто такой?
— Мой друг… — Карел, пошатнувшись, становится меж мною и королем — и вдруг падает перед отцом на колени. — Он пошел со мной только потому, что побоялся отпускать одного: на меня напали сегодня вечером. Как бы ни решили вы его участь, мой господин и король, позвольте мне разделить ее.
Я думал, король хоть интереса ради спросит, кому вздумалось нападать на опального принца! Но он только усмехается своей кривой усмешкой. И кидает с той же издевательской интонацией:
— Разделить, говоришь? А если — позорный столб и плети? Клянусь Господом, ты это заслужил!