Сережка — авдеевский ветеран
Шрифт:
— Ты Куд-Кудаха знаешь? — спросил он громко. — Я, может, к нему заеду. Он тоже за баранкой…
— Нет, не знаю, — ответил водитель. — Он что — азербайджанец?
— Нет, — сказал Серёжка. — Он с Украины приехал.
Они уже проехали гараж, сбоку продымил и отлетел назад маленький асфальтовый завод. Теперь мимо проносились низенькие полигоны, над которыми ворочали шеями тонконогие краны.
Вот один приподнял громадную металлическую крышку, и из-под неё рванулось наружу белое, как молоко, облако пара…
— А чего ты едешь к этому Кудахову? —
— Поговорить надо! — прокричал Серёжка.
Не объяснять же ему насчёт супятчиков и мехколонцев и насчёт его, Серёжкиного, решения больше не воевать, не рассказывать же, как назвали его предателем.
А, может, заехать к отцу?..
Сколько он обещал Серёге взять его с собой на стройку, а всё некогда ему, некогда… А тут самому вдруг и заявиться:
«Самолёт летел, колёса тёрлись…» Дерибаска поёт такую частушку — это ещё хорошая у него частушка…
— А где Чашкин работает, знаешь? — прокричал Серёга, вытягиваясь к баранке.
— Чашкин? — переспросил шофёр. — Который бетонщик, что ли?..
— Ага, бетонщик, — согласился Серёга. — Это ж батька мой!..
— Батька? — почему-то удивился шофёр.
— Законно — батька! — закивал Серёга, нарочно широко раскрывая глаза: чего ж, мол, тут удивительного?..
Шофёр непонятно усмехнулся:
— Да, батька у тебя…
И замолчал.
— Чего у меня — батька?
— Ничего, — сказал шофёр, и повеселел, и подмигнул Серёге, как будто его успокаивая: — Знаю я его, вот что…
— Его все знают, — подтвердил Серёга.
— Конечно, тут же все свои, никуда не денешься, — согласился шофёр.
Он притормозил недалеко за полигонами, попридержал Серёгу за плечо, показывая другой рукой на тёмные металлические вагоны, стоявшие на пути рядом с бетонкой:
— За ними опалубку увидишь — много-много!.. А за опалубкой яма будет. Если что, спросишь: приёмное, мол, устройство, Чашкина…
Серёга кивнул, а шофёр подвинулся на сиденье поближе к его, Серёгиной, дверце, чтобы помочь ему слезть.
— А батьке передай, что сорок пятый бетон в Нахаловку больше не повезёт, понял? — сказал, придерживая Серёжку за руку. — Это ему уже вот так! — Он провёл ладонью по горлу. — Понял?..
Опять Серёга кивнул.
— Да на дороге поосторожней!
Самосвал тронулся, обдал Серёжку газком, и Серёжка, невольно посмотревший ему вслед, увидел на заднем борту номер и две последние цифры на нём «45»…
Он постоял немножко, выжидая, когда машин станет меньше. Но они мчались одна за другой, им не видно было конца-краю, и тогда Разводчик нагнулся и снял башмаки. Он всегда снимал башмаки, если дорогу надо было перебежать очень быстро.
Прямо перед ним проскочила машина слева, а справа самосвалов вроде бы не было, и тогда Серёжка, прижав башмаки к груди, пулей вылетел на дорогу, побежал дальше и остановился только тогда, когда был уже в лопухах далеко на той стороне.
«Не задавили, — подумал он гордо. — Никогда не задавят, если без башмаков…»
Потом
С небольшой насыпи посмотрел Серёжка туда-сюда и увидел невдалеке похожую на высокий забор свежую опалубку полукругом, два крана над ней и самосвал с задранным кузовом, стоявший под тем краном, который сейчас не работал…
Серёжка пошёл через бурьян, и этот высокий бурьян был ему почти по плечо, иногда он даже оглядывался: может быть, прячется тут что-нибудь такое?.. Потом он немного пробежал по длинной железобетонной балке и снова побрёл по бурьяну, брёл-брёл, но опалубка впереди только делалась выше, оставаясь всё ещё очень далеко…
Серёжка побежал, а когда побежал, ему показалось, что в бурьяне и точно пряталось что-то такое, и оно за ним теперь гонится, и Серёга побежал ещё быстрее, прямо полетел — только трещал да похлёстывал бурьян…
И вдруг он резко остановился, пятернёй, раскрытыми пальцами хватаясь за бурьян, изо всех сил удерживаясь на месте — прямо перед ним была большая, залитая чёрным битумом яма…
День был жаркий, солнце пекло вовсю, и даже так, на глаз, было видно, как битум размяк, какой он сейчас вязкий да тягучий: попадёшь — век не выберешься… До кранов, до опалубки ещё далеко, кричи не кричи — никто на свете не услышит.
Хорошо, что Серёжка удержался…
А то в начале лета забрела в такую же яму корова, так её потом бульдозером тащили — и то еле вытащили. И зачем оставляют такие ямы?
Наверное, подумал Серёжка, надо…
Он ведь, Серёжка, пока не знает, что вокруг не только то, что надо, а и то, чего как раз не надо бы, тоже делается…
Он всё стоял и смотрел на чёрную поверхность битума, в которую, казалось, ткни пальцем — и тут же начнёт засасывать, и вдруг высоко над собой услышал тоненький, еле-еле, совсем еле слышный перезвон…
Серёжка задрал голову, и сначала солнце красным ударило ему в глаза, потом он слегка отвернулся, пригляделся и увидел жаворонка, который крошечным колокольчиком бился в белёсом с голубыми разводами летнем небе…
— Эй! — крикнул ему Серёжка. — Э-е-ей!..
А жаворонок всё звенел и звенел, и от светлого его голоска на душе у Серёжки сделалось спокойнее, стало ему веселее — словно если и был он здесь не один, то не что-нибудь такое за ним подсматривало, а совсем другое, хорошее.
Он разжал кулаки и посмотрел на обрывки листьев и на семена, которые содрал с бурьяна, когда за него цеплялся, выкинул их и испачканные размятой зеленью ладони вытер о вельветку… Всё ещё косясь на яму, он медленно обошёл её и снова побежал к высокой опалубке из свежих досок…