Сережка — авдеевский ветеран
Шрифт:
А в коридоре дядя Кудах сказал Серёжке:
— Ты вот что… Ты, брат, на тех, кто отказался значки тебе отдать, не обижайся. Тут понимать надо: ведь на стройку прямо из армии, многие и домой заскочить не успели. А я тебе так скажу: хоть солдат он и взрослый человек, и, можно сказать, серьёзный — защитник Родины! — а всё равно очень ему хочется, чтобы и мать его, и отец хоть одним глазком на его значки глянули, потому что за здорово живёшь их не дают — их, брат, заслужить надо!..
А Серёга обе руки, растопырив пальцы, на грудь себе положил: что
Дядя Кудах закончил:
— Так что ты их, брат, береги!
Серёжка горячо закивал головой и тут же нахмурился. Вздохнул вдруг и начал снимать свою куртку. Дядя Кудах удивился:
— Ты что это?
— Отнимут! — уверенно сказал Серёжка.
— Курточку?..
— Не, значки!.. Посымают, и всё…
— Это кто же?
— Есть тут такие, — ответил Серёжка. И добавил шёпотом: — Мехколонцы!
— А ну одевайся!
Дядя Кудах взял Серёжку за руку, и они вместе пошли по посёлку. И все мальчишки, конечно, умирали от зависти, потому что ни у кого, во-первых, не было столько значков, и ни у кого, во-вторых, не было такого друга, как старший сержант дядя Гена.
На углу одной из улиц на чёрной плешке асфальта стоял большой каток. Его, как воробьи, облепили мехколонцы. И все были вооружены до зубов, потому что Генка Дерибаска был хитрый и коварный полководец.
Когда мехколонцы увидели Серёгу, они сразу перестали кричать и возиться и во все глаза уставились на Разводчиковы значки. Они так вытянули шеи, что чуть не попадали с катка, и только Генка Дерибаска делал вид, что это ничуть его не интересует, и равнодушно смотрел в сторону.
— Вон, рыжий, на нас не смотрит, — прошептал Серёжка. — Командир…
— Симпатичный хлопец, — сказал дядя Гена.
— Дерибаска?
— Дерибаска его фамилия?..
— Ага…
А дядя Гена подтвердил:
— Ничего парнишка…
Он довёл Серёжку до подъезда, а на обратном пути всё-таки поговорил, наверное, с Дерибаской.
Потому что с тех пор командир мехколонцев никогда больше не колотил Серёгу, если встречал на улице…
Он теперь уже не раз звал Серёгу в свою армию и даже обещал взять с собой в Алма-Ату, когда туда убежит, да только чего там хорошего, в Алма-Ате?..
Однажды Серёга прямо так и спросил у Дерибаски: чего хорошего? И тот сказал:
— А ничего… Там спать можно прямо на улице.
— А не заругают?..
— Кто? — удивился Дерибаска. — Поедем же мы одни, отец да мать не будут и знать…
Только жаль Серёге своих мать да отца — даже если и уговорит его Дерибаска бежать в Алма-Ату, Серёжка записку им оставит: пусть и они туда приезжают…
Очень звал Дерибаска Серёгу в свою армию, только он так и не пошёл.
Зато Борька Амос на следующее утро назначил его своим ординарцем — разве не приятно, если у тебя такой заслуженный ординарец, у которого вся
И Серёжка храбро сражался, и всегда шёл впереди, пока его не стукнули по голове.
После этого Разводчик два дня не выходил из дома, а когда вышел, сразу же отправился к дяде Кудаху.
И все снова глядели на Серёгу, потому что, кроме орденов, у него была теперь ещё белая повязка на голове.
— Ранили? — спросил дядя Кудах.
— Ага, — охотно согласился Серёга. — Ещё как!..
— Чему ж ты радуешься?
Дядя Кудах долго говорил о том, что вот он немножко освободится, выберет чуточку времени, и тогда сам возьмётся за пацанов, а то они совсем отбились от рук и вообще могут натворить в посёлке шут знает что.
И Серёга пообещал ему больше не воевать, хотя оба полководца и все ребята то и дело приглашали его в свои армии. Приятно ведь, когда рядом с тобой служит храбрый ветеран, израненный в боях орденоносец.
Серёжка теперь разводил голубей, которых привёз ему однажды из города дядя Куд-Кудах, и был, наверное, самым мирным человеком на всей Авдеевской площадке…
Глава четвёртая
Он медленно брёл по посёлку, размышляя, чем бы ему заняться.
На небольшом пустыре между домами, чихая синим дымком, дёргался экскаватор. Серёжка долго стоял и, ковыряя в носу, сосредоточенно смотрел, как зубастый ковш ползёт по стенке котлована, выбирается наружу и плюхает в кузов большущего «МАЗа» чёрную-пречёрную землю.
Земля сыпалась с машин, когда они шли от котлована, потом по ней шли другие машины и тоже рассыпали землю. А так как вчера только прошёл дождь и кругом было ещё сыро, вслед за машинами тянулись по зелёной траве две глубокие колеи, тоже чёрные-пречёрные. И каждая из них задними колёсами была разделена на две рубчатые ложбинки, между которыми змейкой вился островерхий хребет.
Серёжка выбрался на одну такую колею и пошёл по ней, и у каждой его ноги была теперь своя дорожка. Левая шла по левой ложбинке, правая — по правой.
Впереди скатился с бетонной дороги и пошёл по колее прямо на Серёжку громадный «МАЗ». Но Серёжка не стал пока сходить с колеи. Само собой, что интереснее сойти, когда машина будет совсем рядом.
И вот уже надо было сходить, и он уже собрался стать обеими ногами на одну рубчатую колею, как вдруг он что-то увидел, и это что-то заставило его остановиться.
Чуть впереди него на маслянистой чёрной грязи, выдавленной тяжёлыми колёсами, сидела, опустив голубые крылышки, маленькая стрекоза.
Она таращила на машину свои выпуклые зеленоватые глаза и не двигалась с места, а машина, блестя холодными фарами, шла на неё спокойно и неумолимо.
«Больная! Больная стрекоза», — подумал Серёжка.
Он снова глянул на машину, которая была теперь совсем рядом, сердце у него ёкнуло, и он отступил было на шаг, протягивая всё-таки руку вперёд, к голубой стрекозе, потом закрыл глаза и шагнул навстречу машине.