Сергей Павлович Королев
Шрифт:
Впрочем, Королев ничего этого не знал. Как не знал он и того, что в конце января 1939 года на Софринском полигоне успешно прошли испытания крылатой ракеты дальнего действия, которую он создавал.
Дело инженера Королева было направлено в Верховный суд. Руководил процессом Председатель военной коллегии небезызвестный В. В. Ульрих. Он и вынес жестокий приговор: содержание в исправительно-трудовом лагере сроком десять лет.
После суда Королева отправили на Колыму, в район бухты Ногаево. Когда он прибыл к месту заключения, адрес уточнился: местечко на берегу реки Берелёх, притоке Колымы.
С арестом
Прошел год. Состоявшийся в июне 1939 года пленум Верховного суда приговор отменил и вынес решение о проведении доследования. Особое совещание под председательством Л. П. Берия ушло от прямого обвинения Королева в участии в работе антисоветских организаций, но оставило в силе «факты вредительской деятельности».
13 июля 1940 года Королев написал письмо Берия, в котором излагал перспективы создания крылатых ракет и ракетных самолетов, их значение для обороны страны и некоторые предложения технического характера. В конце просил предоставить ему возможность лично доложить свои соображения и охарактеризовать положение дел в этой области. Берия не пожелал встретиться с «заключенным». В тот же день Королев отправил письма И. В. Сталину и Генеральному прокурору СССР Панкратьеву. Но ответа не получил.
В те страшные годы репрессии коснулись многих талантливых ученых, конструкторов, военачальников. Арестованы были начальник ВВС РККА Я. И. Алкснис, конструкторы самолетов А. Н. Туполев, В. М. Петляков, В. М. Мясищев, И. Г. Неман, Г. С. Френкель.
В письме к вождю Королев высказал тревогу за состояние дел в авиации. «Советские самолеты, — писал он, — должны иметь решающее превосходство над любым возможным противником по своим летно-тактическим качествам. Главнейшие из них — скорость, скороподъемность и высота полета. Сейчас в авиации повсеместно создается положение, при котором самолеты нападения почти не уступают по качеству самолетам-истребителям, а также и другим средствам обороны. Это дает возможность нападения воздушному противнику на большинство объектов внутри страны…»
Далее следовал вывод: «Выход только один — ракетные самолеты, идея которых была предложена К. Э. Циолковским… Целью и мечтою моей жизни было создание впервые для СССР столь мощного оружия, как ракетные самолеты. Повторяю: значение этих работ исключительно велико…»
И только в конце письма он с горечью отмечал: «В 1939 г. следователи Шестаков и Быков подвергли меня физическим репрессиям и издевательствам, добиваясь от меня «признаний». Военная коллегия, не разбирая сколь-либо серьезно моего дела, осудила меня на 10 лет тюрьмы, и я был отправлен на Колыму. В частности, на суде меня обвинили в разрушении ракетного самолета, чего никогда не было и который эксплуатируется и сейчас — в 1940 г. Но все мои заявления о невиновности и по существу обвинений оказались безрезультатными…»
Под этим письмом стоит дата: «13 июля 1940 г.».
Что было дальше?
«В Особом техническом бюро А. Н. Туполев разрабатывал пикирующий бомбардировщик. Бюро находилось в ведении одного из управлений НКВД. Отсюда и соответствующий режим для всех, кто вынужден был работать там. Появлению у нас Королева предшествовал разговор между А. Н. Туполевым и представителем НКВД. Начал разговор Андрей Николаевич.
— Вы упрекаете нас в медлительности. А с кем я работаю? В КБ приходят люди разных специальностей, чаще не способные отличить крыло от хвостового оперения, — раздраженно говорил конструктор. — А инженеров-авиационников разбросали по всей стране.
— Это дело другого управления НКВД, — замотал головой собеседник. Но потом, подумав, вдруг предложил: — Составьте список всех специалистов, которые вам нужны, и мы попробуем их разыскать.
В тот же день Туполев вместе со мной и другими работниками КБ стал составлять список.
— Есть один инженер — фамилия его Королев. Довольно талантлив, — обратился ко мне Туполев. — Знал его еще студентом. Работал у Григоровича, Поликарпова, позднее у меня в ЦАГИ. Правда, одно время планерами увлекался, а потом какие-то ракеты строил. Ты не знаешь его? — спросил меня Туполев. — Слышал, его постигла такая же участь, как и нас.
Так С. П. Королев в конце 1939 года вошел в список 25 специалистов, названных Туполевым.
Помимо нашего КБ в Подмосковье, существовало еще и вольнонаемное КБ В. М. Петлякова, одного из учеников Андрея Николаевича. Этот коллектив работал в Москве на улице Радио. Тут в большом семиэтажном здании первые четыре этажа занимали несколько конструкторских бюро, а пятый и шестой этажи отдали под наши камеры».
В тюрьме, которая называлась ЦКБ-29 НКВД, содержалось двести (а потом и более) «врагов народа». Конструкторы, аэродинамики, прочнисты, фюзеляжники, двигателисты… Каждый «сидел» за свое: Туполев якобы «продал Мессершмитту чертежи Ме-110», Бартини — «личный агент Муссолини», Мясищев — «за связь с троцкистами»… Возглавлял ЦКБ полковник НКВД Г. Кутепов, точнее — он был начальником тюрьмы. В нее входили три самостоятельных бюро, которые имели своих «попечителей» из органов. Первое (проект «100») курировал майор госбезопасности Ямалудинов, второе (проект «102») — майор Устинов, третье (проект «103») — майор Балашев. За цифровым шифром скрывались: высотный истребитель, дальний высотный бомбардировщик и пикирующий бомбардировщик.
«Целые сутки — с утра и до утра — мы находились под всевидящим оком спецохраны, — продолжал Егер. — Вначале она крайне нас раздражала, а потом мы привыкли и просто перестали ее замечать. Коллектив КБ, руководимый А. Н. Туполевым, продолжал разработку пикирующего самолета под индексом «103». Здесь в начале 1940 года и состоялась моя первая встреча с Сергеем Павловичем. Вид у него был никудышный: истощенный, измученный. Нас, несмотря на все тяготы режимной жизни, кормили хорошо. Жили мы по 12–15 человек в камере.