Серия "Афган. Чечня. Локальные войны-3". Компиляция. Книги 1-28
Шрифт:
Тут, видимо, что-то постучалось в мозги полковника-преподавателя, он резко вскочил сделал пару кругов по классу, схватил действующую модель какого-то редуктора и грохнул на парту перед носом курсанта Рыжкова.
— Что, за передача, здесь используется? — отчеканил он рублёными фразами.
— Червячная, товарищ полковник! — бодро отчеканил Рыжков.
— Где применяется?
— В «жигулях» первой модели, товарищ полковник!
— Давай зачётку — пять!
Гена подал зачётку преподавателю, и подмигнул мне. Когда я вышел отвечать, преподаватель спросил меня сколько ступенек ведут до его кафедры. И я бодро ответил, что тридцать шесть, это я знал наверняка, потому что сегодня с утра от нечего делать шёл и пересчитывал ступеньки. Дальше сдача понеслась со скоростью урагана, Ворошилов, чтобы получить тройку, закидывал
Преподаватель сполз от смеха под стол, поставил Степному пятёрку, вместо своей росписи нарисовал человечка и долго потом еще бегал по учебному корпусу, оглашая его громовыми раскатами хохота.
Этот случай — еще цветочки, как-то раз товарищ Рыжков решил заколотить какой-то особенный косяк, выпросил у курсанта, отвечающего за комбатовскую канцелярию, ключ, тихонько ночью пробрался, уселся за комбатовский стол и принялся за свою нехитрую работу. Соорудил две чудесных сигареты, довольно потёр руки и хотел отправится найти добровольных помощников, короче предвкушал кайф и даже припрятал в тумбочке ломоть хлеба с маслом, для тайного пожирания под одеялом.
И тут раздался бешенный стук в дверь, комбатовский «канцелярщик» был в истерике, подполковник зашёл в казарму и уже находился в районе тумбочки дневального.
Рыжков пулей вылетел из кабинета и нырнул под одеяло. Комбат засел в кабинете надолго. И тут до Рыжкова дошло… Он забыл свои любовно изготовленные косяки на столе у товарища комбата…
Всю ночь Рыжков, не спал, вместе с комбатовским порученцем они придумывали, кучи отговорок, причин, однако решётка и исключение из училища с позором были из наиболее частых видений, являвшихся им в эту ночь. Дежурный по роте, страшно мандражируя, загонял наряд так, что когда комбат часа в три ночи вышел из своего кабинета, вся казарма блистала. Товарищ комбат похвалил наряд и удалился. Подельщики в «наркобизнесе», ринулись в кабинет, сигарет на столе не было.
— А-а-а-а-а-а, пиздец, — зарыдали они.
— В какие сигареты, забивал? — спросил хлюпая носом комбатовский порученец.
— В «Винстон» красный, — ответил рыдающий Гена.
— Любимые комбатовские, — сказал порученец.
Пацаны повздыхали и пошли досыпать с предчувствием неминуемой кары. Однако на протяжении нескольких дней ничего не происходило абсолютно, а это еще больше изводило и без того расшатанные нервы «наркобаронов». Ситуация прояснилась, через несколько дней. Замковзвод старший сержант Бирюков стоял дежурным по роте и с утра уже готовился лечь отдыхать, когда в расположении появился командир батальона, явно не в духе. Комбат поругал Бирюкова за порядок, приказал всё устранить и закрылся у себя. Дежурный по роте поматерился и стал руководить устранением выявленных недостатков. И тут чуткий его нос уловил приятный сладковатый запах, идущий непонятно откуда.
— С-с-суки-и-и-и-и-и-и-и, — протянул Бирюков, он решил, что наш «парень с Ямайки» and company скрылись с лекций, спрятались где-нибудь в районе туалета-умывальника и потихоньку накуриваются. Однако тщательные поиски результатов не дали. А запах плыл по казарме всё более явственный и устойчивый. Бирюков, проходя мимо комбатовского кабинета, услышал звуки магнитофона и понял!
Запах «чудного» дыма шёл из кабинета товарища комбата!
Не веря себе старший сержант заглянул в замочную скважину и обомлел.
Подполковник сидел в кресле одетый лишь в тельняшку и брюки, закинув ноги в отличных шитых сапогах на стол. Тихонько играл магнитофон, пели «Голубые береты», что-то про Афган. Комбат, как заправский курильщик, держал в руках аккуратный косячок, вдыхал дым, задерживал чуть дыхание и с удовольствием выпускал клубы ароматного дыма, тихонько и с чувством подпевая «беретам».
Потом подполковник
Однажды наш взвод чуть ли не в полном составе заступал в караул и в наряд. От взвода остался в «живых» только Эд Ворошилов, который предвкушал конкретный самоход и полноценный отдых без нашей осточертевшей ему кампании. В ожидании развода мы, как водится, получили оружие, ротный нас проинструктировал на караульном городке, осталось еще минут сорок свободного времени. Рыжков, придя с караульного городка, сделал хитрое лицо и достал свой заветный портсигар.
— Чувствительная вещь! — провозгласил он и стал искать сообщников.
— Как понять, чувствительная? — посыпались многочисленные вопросы.
— Ну вот, покурите и узнаете!
Нашлось человек пять желающих. Гена достал еще парочку и группа любителей запретных удовольствий удалилась за угол казармы. Ну, не будем ханжами, скажем так, в эту группу из любопытства попал и я. Вкус у травки был вполне достойный, как у натурального дорогого трубочного табака. Выкурили мы изобретение Рыжкова, немного постояли и пошли в теплое расположение. Надо сказать, какого-либо воздействия травы на свои мозги я абсолютно не ощутил. Другие мои «подельщики» с недоумением смотрели друг на друга. Кажется, на этот раз «изобретение» Гены не принесло ожидаемого результата. Посмеялись над Рыжковым и сели посмотреть в зале телевизор. Я уселся на табуретку, пристроил на коленях автомат и вылупился в телевизор. Шла как обычно «Санта-Барбара», я кстати вспомнил, что этот сериал шёл еще тогда, когда я учился в школе. Надо же, он до сих пор идёт! Какая-то светлая ностальгия по безвозвратной юности заползла мне в душу и уютно свернулась клубочком. Сериал мне почему-то начал нравится, только почему-то мне до безумия стало жалко некую девицу которую звали Джина. Все её ненавидели, и пытались сделать ей плохо, однако она не сдавалась обстоятельствам и при этом еще наладила торговлю то ли ПЕЧЕНЮШКАМИ, то ли «СНИКЕРСАМИ», подробностей уже не помню. Чувство жалости и сострадания аналогичным способом пролезло в душу и нагло развалилось рядом со светлой ностальгией. Я оглянулся на сотоварищей, лица их были отрешены от всего сущего, они печальными глазами смотрели на голубой экран, закусывали губы, кто-то что-то шептал себе под нос, Гена Рыжков тихонько всхлипывал. Чтобы подавить чувство глубокой умилённости по поводу своих друзей я встал, переместился в умывальник и прямо из крана попил водички. Минут через … мне абсолютно не было никого не жалко, короче говоря «ямайским» языком меня «отпустило». Тут в расположение вошёл ротный.
— Смирно-о-о-о! — заорал дневальный.
Личный состав караула, понуро и абсолютно не желая этого делать, поднялся с табуреток. Ротный величественно начал шествие к своему кабинету и тут узрел печальные лица моих друзей и всхлипывающего Рыжкова.
Ни фига себе! Перед караулом моральный настрой у заступающих на столь ответственный пост, ну ваще никакой.
Вон стоит курсант, носом хлюпает и глаза на мокром месте. Наверное, курсант получил какое-то письмецо из дома, нехорошее, подруга там кинула или ещё чего похуже. Вон и остальные в плаксивом настроении. Надо что-то срочно делать!
— Рыжков, за мной в канцелярию, — скомандовал ротный.
Мы в ужасе замерли, Гена, вытирая слезы, побрёл за ротным, таща за ремень по полу автомат. Почти что все «подельщики», в ужасе начали заламывать руки. Что же будет? Пропал Гена, ой пропал! Дело в общем труба!?
Захлопнулась дверь канцелярии. Многие из нас начали вытирать внезапно нахлынувшую «мужскую слезу».
— Рассказывай, сынок, что случилось, — начал расспросы наш ротный.
— Вы не поймёте, товарищ капитан, — всхлипывал Гена.