Сэру Филиппу, с любовью
Шрифт:
— Осторожно! — призывала Элоиза не потому, что всерьез беспокоилась за детей, а потому, что должна была играть роль строгого взрослого. Эта роль была непривычной для нее — племянники и племянницы, во всяком случае, воспринимали Элоизу как тетю, которая разрешает им многое из того, чего не велят родители, — можно даже сказать, что они считали ее почти равной. — Оливер! Не дергай Аманду за волосы!
Оливер послушался, но тут же потянул сестру за ворот купального костюма. Для Аманды это было еще хуже — она начала
— Оливер! Прекрати немедленно!
Оливер, как ни странно, снова подчинился, Аманда же, мгновенно воспользовавшись этим, опять влезла брату на спину, увлекая его под воду.
— Аманда! — забеспокоилась Элоиза. Аманда словно и не слышала ее.
Элоиза поняла, что единственный способ прекратить драку — это не кричать на детей, а подплыть к ним и разобраться на месте. Но тогда, разумеется, платье ее промокнет до нитки.
— Аманда! Прекрати немедленно! — предприняла Элоиза последнюю попытку уладить все словами.
Аманда на этот раз подчинилась, и на этом все бы и закончилось, если бы Оливер не завопил:
— Аманда Крейн, сейчас я тебя…
— Нет, ты этого не сделаешь! — строго перебила его Элоиза. Она не знала, что именно собирается сделать Оливер с сестрой, но интуиция подсказывала ей, что наверняка ничего хорошего. — Прекратите немедленно драку!
Суровый тон приказа подействовал на детей. Они присмирели.
— Ну вот и отлично! — подытожила Элоиза.
— Во что же нам тогда играть? — шмыгнул носом Оливер. Элоиза задумалась. Как ни пыталась она вспомнить, во что же она сама в детстве играла с братьями и сестрами в воде, в памяти всплывало только одно — подобного рода драки.
— Может быть, отдохнем на берегу? — предложила она. — Я обещала мисс Эдвардс, что время пройдет с пользой для вас. Так что можем заняться арифметикой.
Дети дружно запротестовали.
— Хорошо, — сказала Элоиза. — Что предлагаете вы?
— Не знаю, — проговорил Оливер. Аманда же и вовсе промолчала, лишь пожав плечами.
— Придумайте что-нибудь! Не стойте в воде без движения — вы можете замерз…
— Немедленно выйдите из пруда!!!
Элоиза была так напугана грозным ревом, что, оступившись, свалилась в пруд. Все ее надежды не замочить платье тут же улетучились. Слава Богу, падая, Элоиза успела опереться о дно руками, иначе не избежать бы ей новых травм.
— Сэр Филипп? — удивленно проговорила она, выплевывая воду.
— Немедленно выходите из пруда! — Филипп с разбегу влетел в воду.
— Сэр Филипп, — проговорила Элоиза, поднимаясь на ноги, — зачем… — Голос ее сорвался.
Но Филипп, схватив обоих детей под мышки, уже тащил их к берегу. Элоиза с ужасом наблюдала, как грубо он бросил их на траву.
— Я, кажется, говорил вам, — свирепо прорычал он, — никогда, ни при каких обстоятельствах не подходить к пруду?! Говорил или нет?!
Филипп
— Но это было в прошлом году, — робко попытался возразить Оливер.
— Разве я брал свои слова назад?
— Нет, но я думал…
— Что ж, ты думал неправильно. Возвращайтесь в дом — вы, оба. Немедленно!
Весь вид Филиппа красноречиво говорил о том, что спорить с ним сейчас бесполезно. Перепуганные насмерть, дети побежали к дому. Филипп неподвижно смотрел им вслед, пока они не скрылись из виду. Лишь тогда он повернулся к Элоизе. Под его взглядом она невольно попятилась.
— Что вы себе позволяете, черт побери? — прорычал он. На какое-то время Элоиза утратила дар речи.
— Мы позволили себе небольшой отдых, — проговорила она, наконец, может быть, с большим вызовом, чем следовало бы. — Что в этом плохого, сэр?
— Я, кажется, ясно сказал, что не хочу, чтобы дети подходили к пруду!
— Мне вы этого не говорили, сэр Филипп.
— Вы сами должны были знать!
— Каким же, по-вашему, образом я должна была об этом узнать, сэр? Я не скрывала от няни, куда мы с детьми собираемся идти и зачем, но она ни словом не обмолвилась о том, что это запрещено вами.
По выражению лица Филиппа Элоиза поняла, что он не может привести ни одного убедительного аргумента в свою пользу, и это особенно злит его. Элоиза еще более укрепилась в своем давнем убеждении, что скорее солнце взойдет с запада или дважды два перестанет равняться четырем, чем кто-нибудь из мужчин хоть раз признает, что был в чем-то не прав.
— Сегодня очень жарко… — начала Элоиза и вдруг осеклась. Хотя она и была абсолютно уверена в своей правоте, спорить с сэром Филиппом было бесполезно.
— Мне хотелось попытаться помириться с детьми, — тем не менее, сказала она. — У меня нет желания все время бояться, что они подобьют мне и второй глаз!
Элоиза сказала это, чтобы заставить Филиппа почувствовать себя виноватым, и, по-видимому, добилась своего — от взгляда ее не укрылось, что щеки Филиппа покрылись краской стыда. Он проворчал себе под нос что-то неразборчивое.
Элоиза ждала, не скажет ли он еще что-нибудь — теперь уже членораздельное. Но Филипп молчал, уставившись на нее, и Элоиза, вздохнув, заговорила сама:
— Сэр Филипп, ради всего святого, объясните мне, что плохого в том, что дети немного отдохнули от уроков?
— А? Что? — вздрогнув, пробормотал он, словно только что очнулся от забытья.
— Я говорю, что плохого в том, что дети искупались?
— А вам не приходило в голову, что вы подвергаете их опасности?
— Опасности? Каким же образом?
Филипп не ответил, он лишь молча смотрел на нее.
— К вашему сведению, — заявила она, — я отлично умею плавать, сэр Филипп!