Сэру Филиппу, с любовью
Шрифт:
Взгляд Филиппа был обращен за окно, и Элоизе даже показалось, что он ее не заметил. Но тут Филипп обернулся и шагнул ей навстречу.
— Элоиза, — проговорил он, — я должен принести извинения за свое поведение у пруда.
Тон Филиппа был сдержанным, но взгляд его не мог обмануть Элоизу — в нем явно читалась страстная мольба о прощении.
— Не стоит извиняться, Филипп, — откликнулась она.
Элоиза задумалась. Для нее дело было не в том, чтобы прощать или не прощать Филиппа — простить его она была готова, — а в том, что она совершенно не понимала,
— Я был слишком возбужден… не отдавал себе отчета… Простите меня! — повторил он.
Элоиза молчала, пристально глядя на него. Она чувствовала, что Филипп пытается ей что-то объяснить — но какая-то причина мешала ему сделать это. Наконец, откашлявшись, он произнес:
— Дело в том, что в этом пруду едва не утонула Марина.
С губ Элоизы сорвался невольный вскрик. Она запоздало прикрыла рот рукой.
— Марина плохо плавала, — пояснил Филипп.
— Какая жалость! А вы…
Элоиза запнулась. Как задать свой вопрос, чтобы не показаться излишне любопытной и не обидеть Филиппа? Не сумев изобрести никакой обтекаемой формулировки, Элоиза спросила напрямую:
— А где в этот момент были вы?
— Я вытащил ее из пруда, — прозвучал ответ.
— Слава Богу, — облегченно вздохнула она. — Бедняжка, должно быть, перепугалась до смерти!
Филипп ничего не ответил — даже не кивнул.
Элоизе снова вспомнился отец, умерший, можно сказать, у нее на руках. Самым обидным было то, что она, Элоиза, ничем не могла ему помочь. Элоиза была не из тех, кто пассивно созерцает жизнь — она всегда была человеком действия. Ей нравился активный образ жизни, нравилось решать какие-то проблемы, давать людям советы, как им стоит себя повести в той или иной ситуации… Чаще всего, однако, это была просто игра. Но в тот момент, требовавший от Элоизы настоящего действия — в момент смерти отца, — она оказалась бессильна.
— Слава Богу, что вы спасли ее! — повторила Элоиза. — Было бы ужасно, если бы вы не смогли этого сделать!
Филипп как-то странно посмотрел на нее. Элоиза поняла, что ее слова прозвучали для него банально. Но это произошло потому, что она не объяснила, что, собственно, имела в виду, и Элоиза поспешила это сделать:
— Я хотела сказать, это было бы ужасно… для вас. Я хотела сказать, тяжело стоять и видеть, что человек умирает, а ты не можешь ничего сделать… Я это знаю, — добавила она, тяжело вздохнув. Вид Филиппа, скорбно притихшего перед ней, настраивал Элоизу на откровенный разговор.
Филипп вопросительно поднял на нее глаза.
— Мой отец умер, можно сказать, у меня на руках, — проговорила она, предваряя его вопрос.
Элоиза мало с кем делилась этим — пожалуй, кроме членов семьи Элоизы, лишь ее самая близкая подруга Пенелопа была посвящена в подробности. Разумеется, о самом факте смерти Бриджертона знали все, кто хоть как-то соприкасался с его семьей, но лишь очень немногим было известно, что Элоиза присутствовала при его кончине.
— Какой ужас! — вырвалось у Филиппа.
— Согласна. — Элоиза опустила глаза. — Это действительно ужасно.
— Я
Фраза эта показалась Элоизе настолько не имеющей связи с предыдущим разговором, что она решила уточнить, не ослышалась ли она.
— Что? — переспросила девушка.
— Я не знал, что мои дети умеют плавать. Я даже не знаю, кто их научил…
— Разве это так важно? — пожала плечами Элоиза.
— Важно, потому что научить их должен был я.
Элоизе трудно было смотреть в лицо Филиппу. Никогда еще ей не приходилось видеть огромного, взрослого, сильного мужчину таким беспомощным и потерянным. Это разрывало Элоизе сердце и странным образом тянуло ее к Филиппу. Если человека так сильно заботят его дети — пусть даже он совершенно бессилен что-либо сделать для них, — значит, это уже не плохой человек. Элоиза знала свой недостаток — воспринимать мир в черно-белых красках, не различая полутонов. Но в том, что Филипп Крейн не может быть плохим человеком, она была уверена. Может быть, он и не лишен недостатков, но сердце у него все же доброе.
Правда, в одном они с ним очень расходились. Филипп, похоже, был из тех, кого всякого рода жизненные неурядицы легко могли выбить из колеи. Элоиза же не любила долго размышлять над проблемой — точнее, понимала, что в этом нет пользы. Проблему надо либо решать, либо, если понимаешь, что не сможешь ее решить, смириться с этим.
— Что ж, — проговорила Элоиза исключительно для того, чтобы подытожить этот странный разговор, — теперь уж вы не можете повернуть время вспять, Филипп. Кто бы ни научил ваших детей плавать, теперь они уже не могут разучиться.
— Разумеется, вы правы, — кивнул он. — Но раз уж не я научил их плавать, я должен был бы, по крайней мере, знать, что они это умеют. А я и этого не знал.
— Еще не все потеряно, Филипп.
Филипп непонимающе посмотрел на нее:
— В каком смысле? Разве не вы сказали, что упущенного уже не вернуть? Или вы предлагаете мне научить их какому-нибудь виду плавания, которого они еще не знают — на спине, например?
— Я не имею в виду конкретные вещи, которым вы должны их учить, Филипп. — Голос Элоизы был слишком резок — не желая, чтобы в нем прозвучала жалость к Филиппу, она “перегнула палку” в противоположную сторону. — Я хотела сказать, что у вас еще есть время узнать своих детей получше. Уверяю вас, на самом деле они замечательные — я уже успела убедиться в этом.
Филипп недоверчиво покосился на нее.
— Конечно, — кивнула она, — иногда они не очень хорошо ведут себя…
Филипп откашлялся.
— Хорошо, — призналась Элоиза, — не иногда, а почти всегда, и, честно говоря, из рук вон плохо. Но все, что им нужно, — это немного больше внимания с вашей стороны, Филипп.
— Это они вам сказали? — удивился он.
— Разумеется, нет, — улыбнулась она, поражаясь его наивности. — Они этого не скажут, хотя бы потому, что еще малы и не умеют как следует выражать свои мысли. Но уверяю вас, почувствовать это мне было нетрудно.