Серв-батальон
Шрифт:
Настоящую схватку машин не в состоянии имитировать ни один симулятор реальности.
Мир полнился огнем, воем и грохотом. Безмятежный полдень на глазах Фарагнея превращался в сумерки, затем случилось нечто непоправимое: забившись в одно из зданий с толстыми стеклобетонными стенами Говард, спасаясь от ударных волн, сидел на полу, вздрагивая всем телом, пока вдруг не заметил, как стремительно темнеет, словно вне стен приютившего его строения внезапно наступила ночь.
Не в силах унять охватившего его беспокойства, Фарагней нашел в себе силы и мужество выглянуть наружу.
Небеса заволокло клубящимися тучами, а на их
Зрелище подавляло рассудок. Фарагней не успел построить мысленных догадок относительно источника необычного, зловещего явления, как боевая система бронескафандра прояснила ситуацию: на Юнону падал фрегат, подбитый в зоне низких орбит.
Исполинский корабль, не приспособленный для маневров в атмосфере, продолжал бороться за собственную живучесть, ореол пламени, оконтуривший многокилометровую тень, являлся следствием работы множества двигателей, а режущие глаз стробоскопические вспышки, то и дело возникающие на фоне мрака, выдавали работу артиллерийских комплексов, уничтожавших наземные цели.
Зрелище завораживало. Титаническим кораблем управляли машины, они продолжали борьбу, не взирая на тщетность предпринимаемых усилий, – фрегат не только маневрировал, замедляя падение и выравниваясь относительно поверхности планеты, но и вел ураганный огнь по объектам системы планетарной обороны.
Спасти корабль от падения было невозможно. В какой-то момент объятый огненной аурой исполин начал разламываться, его несущие конструкции и обшивка не выдержали критических нагрузок, но даже в такой ситуации автоматика фрегата не прекращала исполнения доступных задач: орудийные, ракетные и лазерные установки продолжали взламывать обнаруженные узлы планетарной обороны, аварийные подсистемы отстреливали посадочные модули с десантом на борту, – черная тень, заслонившая солнечный свет, внезапно начала искажаться, в разломах корпуса появилось яростное свечение, затем в небесах грянула серия взрывов, окончательно разделившая обломки…
Говарду казалось – он сойдет с ума.
Сотни гибельных для человека явлений происходили одновременно, земля содрогалась, по стенам мощной постройки змеились трещины, сквозь дым и белесую бетонную пыль прорывалось ревущее пламя идущих на посадку десантно-штурмовых модулей, истребители, исчезнувшие было перед падением фрегата, появились вновь, а из-под горящего полога маскирующих лесопосадок навстречу противнику ударил массированный ракетный залп.
В бой вступали серв-машины.
Фарагней ощущал себя как щепка, подхваченная бурным горным потоком.
От губительных ощущений не спасал даже бронескафандр, вокруг клокотал техногенный ад, земля стонала под ударами обломков фрегата, десантные модули, огрызаясь шквальным огнем орудий, осуществляли посадку под атакой серв-соединений Альянса, лес полыхал, здания вокруг лежали в руинах, сканеры боевой экипировки не справлялись с обработкой всех сигнатур, и мир в субъективном восприятии вдруг начал схлопываться, коллапсировать, исчезла глобальность воспринимаемых разумом событий, остался лишь небольшой пятачок данности, отгороженный от остального мира стеной разрывов…
Сканеры экипировки автоматически перенастроились, теперь они транслировали на проекционное забрало шлема только ближайшие сигнатуры, Говард видел лишь руины ближайших зданий да заходящий на
Они погибнут… – билась в рассудке мысль. – Десантников сметут наступающие серв-машины…
Он отчаянно не хотел умирать.
Нужно предупредить их… Убедить в том, что Юнона не по зубам штурмовым подразделениям. Спасти десант от верной гибели и спастись самому…
Фарагней, действуя в состоянии аффекта, выбрался из своего убежища, и неумело маскируясь за обломками построек, короткими перебежками направился в сторону совершившего посадку десантного модуля. Ему оставалось пробежать каких-то двадцать метров, когда начала открываться рампа спускаемого аппарата, и из недр десантных отсеков в сумрак кипящей схватки вырвались… сервомеханизмы.
На борту не было людей.
Штурмовые боты Флота Колоний не обратили внимания на оцепеневшего человека. Вокруг хватало более крупных и опасных целей, чем фигура в боевом скафандре, нелепо застывшая среди руин.
Тягостно прошла минута… затем другая… а Говард по-прежнему стоял, не в силах принять краха своих надежд.
Ему никогда не выбраться с Юноны…
Очередь из автоматического орудия, хлестнувшая по броне скафандра, сбила его с ног, швырнула на землю, оставив корчиться меж бетонных обломков зданий.
Даже в самом жестоком, напряженном бою наступают минуты затишья.
Машины отходят на заранее подготовленные рубежи, технические сервомеханизмы пополняют их боекомплекты, меняют поврежденные сегменты брони, истребители уходят на дозаправку и вдруг там, где минуту назад не выдерживал металл, наступает тишина.
Редко в минуты затишья происходит нечто экстраординарное. Обычно пространство боя выглядит так же жутко, как и во время столкновения, лишь смолкают громоподобные удары, оседает пыль, обнажая перепаханную взрывами поверхность истерзанной планеты, дыбиться стеклобетон, догорают остовы подбитых механизмов.
Но порой случаются чудеса.
Из пролома в стене здания показались две удивленные, но не испуганные мордочки.
Котята…
Они еще прижимали уши, нервно оглядывались по сторонам, припорошенная бетонной пылью шерстка дыбилась на загривках, но тишина и детская непосредственность быстро взяли свое: оба котенка, выбравшись из темного подвала под багряный свет полуденного солнца, понемногу успокоились, один начал вылизываться, другой, более любопытный и непоседливый, заинтересовался струйками дыма, сочащимися из-под земли. Несколько секунд он принюхивался, а потом, подпрыгнув, попытался поймать лапами серые завитки.
Игра понравилась. Дым от бушевавшего в бункерной зоне пожара не пугал котят, они резвились, играя с серыми завитками, чихая, – для них не существовало войны, и картина, открывшаяся среди развороченного пространства разрушенных построек, кричала: вам не победить. Можете сражаться сколько угодно, спалить дотла всю планету, но жизнь, затаившаяся средь руин, рано или поздно возьмет свое: остынет перепел, осядет, превращаясь в удобрение, семена и корешки растений, уцелевшие глубоко под землей дадут новые ростки, которые робко пробьются к свету; котята, играющие с завитками дыма, подрастут, и у них появится потомство, затем через год или два зелень пробьется уже повсюду, прикрывая уродливые шрамы войны, карабкаясь к свету солнца по остывшим остовам выгоревших боевых машин.