Серые птицы на белом берегу. Народный роман
Шрифт:
– Вот это мужчина! Настоящий поступок! – С восторгом прокомментировала Лена.
– Да, для того времени мировоззрения лавочников это был поступок, хотя и безрассудный, как посчитали многие.
– Ничего они не понимали в женской душе, думаю, Маргарита своего поклонника оценила по – достоинству?
– Вот с этим сложнее. Видишь ли, у нее с детства на цветы была страшная аллергия. И когда она в гостинице и рядом с ней столкнулась с морем ароматнейших роз, лилий, гвоздик, крокусов, цикламенов, азалий и других цветов, то у нее побежали слезы из глаз, и носик припух. Более того, чуть не начался отек носоглотки, грозивший настоящей опасностью – она могла просто задохнуться от этого отека. И
– И он купил?
– Да в том-то и дело, что нет! – Всплеснул руками Мухин. – У него для этого уже не осталось денег – все потратил на цветы. Он честно признался Маргарите, что у него больше нет денег.
– И что же француженка?
– Уехала на следующий день, даже не попрощавшись с Николо. Когда он пришел в гостиницу, то ее номер был пуст, Там художник нашел только обрывки газет и бумаги да голубую ленту. Певица даже письма не написала ему на прощание.
– Бедный художник!
– Да. Но Николо решил навсегда сохранить образ своей возлюбленной. И написал ее портрет. Он был настолько беден, что у него не хватало денег даже на холсты. И он рисовал на картонах или клеенках.
Вообще после этого он бедствовал. А весь город – лавочники в особенности – над ним и его безрассудным поступком долго смеялся. На Николо показывали пальцами и говорили детям – вот это тот самый глупец, что потратил все свои деньги на цветы для французской певицы и стал нищим. Не совершите в своей жизни такой глупости!..
– Да, люди жестоки! – Покачала головой Лена.
– Жестоки и непредсказуемы. А еще жадные, и глупые к тому же. – Уточнил Мухин. – Через некоторое время после смерти художника предприниматель и коллекционер Зданович купил и собрал 80 картин Пиросмани и затем выставил их в Лувре. Успех новой экспозиции оказался ошеломляющим. Смотрители музея позже рассказывали, что когда этот вал спал, они стали замечать в Лувре одну старушку, которая часто приходила в музей и подолгу стояла у одной картины с изображением молодой женщины. Смотрела и словно молилась на нее, почти как на икону, вспоминая о прожитом. Это был ее собственный портрет, написанный Николо Пиросмани. Это была в прошлом певица из парижского предместья, госпожа Маргарита де Сэвр.
– Удивительная история! – Сказала Лена.
– И поучительная! – Добавил Мухин. – Если бы не Пиросмани и его талант, кто бы сегодня помнил о той певице? И о том, что с ними произошло в Тифлисе.
Странно. Прошло столько лет, а Мухин до сих пор помнил тот первый его и Лены вечер во всех подробностях. Словно не в памяти, а на голограмме отпечатались мельчайшие детали – даже запах ее волос, смешанный с наплывами ветерка, с ароматом польских духов «Быть может», поворот ее головы, нежную шею. И как все могло повернуться на 180 градусов? Как она, простая и скромная девушка – его будущая невеста и жена – потом так быстро превратилась в совершенно чуждую, и ненавистную ему расчетливую стерву? Больше всего его уязвила память о том, что, похоже, он сам способствовал этому ее перевоплощению.
А началось все… Когда же это все началось? – Думал Мухин, – Неужели на следующий день после их первой встречи, когда он зашел в «Каспий» – двухэтажный универмаг на проспекте Строителей – и
– Да колготки немецкие завезли. На вас нет…
В очереди захихикали. Некоторые женщины повернули к Мухину головы, и он даже покраснел от такой шутки, отпущенной в его адрес продавщицей, но нашелся:
– На такую красавицу, как ты, какой размер?
– Самый ходовой – ответила, не глядя на Мухина, продавщица, продолжая быстро обслуживать стоящих в очереди.
– Тогда заверни три пары. Вот, держи, – и он протянул через головы женщин зеленоватую пятидесятирублевку с портретом В. И.Ленина в, обведенным яйцевидной рамочкой.
Очередь загалдела, две женщины стали оттеснять Мухина. А он, как артист, умолял: «Ну, бабоньки, дорогие, одна единственная у меня невеста, дайте купить, не погубите нашего счастья»!
Полная и смачная блондинка, стоявшая третьей в очереди, улыбаясь, предложила ему: «Давайте деньги, куплю вам. Нельзя обижать невесту. Мы все тоже невестами были». – Засмеялась она по-свински тонко и пронзительно.
Мухин сунул ей в потную ладонь бумажку и отошел на шаг от очереди, которая снова загалдела, обсуждая теперь уже смачную блондинку. На втором этаже было душно, и Мухин почувствовал, что по всему телу начал проступать пот, а по лбу потекли к глазам настоящие струйки. Пригрело солнышко. В тени за сорок.
– Держи две пары, больше не дала! – Дефицит! Вот и сдачи твои!
– Ну, спасибо Вам, с меня причитается!
– Жарко, задохнуться можно, сейчас и даром угощенья не захочешь. Только в холодильнике климат. Да мал больно, не помещусь! – Плоско пошутила и рассмеялась смачная блондинка. – А ты молодец, раз о невесте так заботишься, она это оценит.
– Вы думаете?
– Не сомневайся даже. Обязательно оценит, вот увидишь. – Хлопнула она мясистой и потной ладонью по плечу Мухина. – Молодец, ничего не скажешь! – Еще раз похвалила толстуха, и направилась к выходу, довольная то ли покупкой, то ли разговором с моложавым человеком ее вкуса: поджарым и находчивым, к тому же веселым.
Мухин подошел к отделу парфюмерии, купил себе «Шипр» и направился к выходу. Горячий, словно прожаренный в духовке, воздух, придушенный гарью выхлопных газов, обжег лицо и ноздри. Раскаленный асфальт стал податливым. Мухин чувствовал, что каблуки слегка тонут в нем, как в пластилине. А у универмага, несмотря на жару, толпились люди, сновали рядом с продовольственными и книжными киосками, шли к входам в универмаг, выходили из них. Рядом, в тени дикой оливы, пожилая продавщица торговала мороженым. И вокруг на асфальте веером легли сорванные и брошенные тут же этикетки. Бездомная дворняга, высунув мокрый и длинный язык, постоянно обнюхивала их, но так и не находила мерещившегося ей лакомства. Мухину она показалась похожей на Жучку, что жила в пятигорском дворике. Вроде той же породы: смесь бульдога с носорогом, только чуть поменьше размером. А может, это просто я вырос, вот и кажется, подумал Мухин. С Жучкой он мальчишкой любил бегать к автостанции. Там после того, как прогнали немцев, тоже всегда было много народу, и продавали пирожки, газированную воду. Мороженое появилось позже, когда Мухин уже подрос. Так что мороженного он в раннем детстве не видел. Впервые попробовал в восемь лет: с Машкой отстояли тогда длинную очередь. А пока донес до дому, чтоб и сеструх угостить, оно почти все растаяло. Правда, Коля на ходу свое мороженое откусывал и облизывал, успел съесть целиком. Ничего вкуснее не пробовал раньше. Понравилось на всю жизнь. А вот сеструхам притащил только остатки мороженого. Запомнилось!