Серые птицы на белом берегу. Народный роман
Шрифт:
– А!
– Два! – Передразнила ее Зинка и затянулась сигаретным дымом. – Так вот, потом включает музыку, приглашает ребят за столик в уголке и говорит:
– Надеюсь, вы люди порядочные, рад познакомиться, за что и выпью рюмку. Пьют. В это время я подхожу и говорю:
– А про меня забыли, на водку накинулись, вот кавалеры! Костик и мешки извиняются. Предлагают выпить и толкают тосты за мое здоровье. Вот тут и наступает решительный момент.
– Да неужели он тебя продает, кобель? Или ты им клофелина подливаешь?
– Ничего ты не поняла. Я кодекс уважаю.
– А!
– Бэ! – С явным превосходством и высокомерием еще раз покривлялась Зинка. – Я б и дня одного с сутенером или отравителем не жила. Пока цену себе знаю. И никому в голову не придет, что мы с Костиком живем душа в душу, я ему верная жена. Изменю только тогда, когда другого полюблю.
– Ой, Зинка, извини! А я о тебе такое подумала!
– Да уж вижу, не слепая. На твоем лице, как на телеэкране все написано.
– Ты только не обижайся на меня дуру.
– Да чего там! На больных грех обижаться.
– А с чего ты взяла, что я больная?
– Да это я так, к слову.
– То-то ж. Так что дальше у вас там происходит? Страх как интересно!
– А дальше Костик с мешками спорить начинает насчет того, кто больше выпить может он или они. Тут снова вклиниваюсь в разговор я и заявляю джигитам, что одна могу больше выпить водки, чем они вдвоем.
– Их это поджигает! – Догадалась подружка Зинки.
– Точно! Как рыбы на червя, так они на мою приманку клюют. Заключаем пари на кругленькую сумму. Играем на наличные. Я выставляю, и они в банк деньги вносят.
– И что потом?
– Что-что? Беру бутылку «Столичной» и через горло без закуски выпиваю. Потом сосу лимончик и еще одну. Это я могу.
– Да ты ж отравишься, так и помереть не долго.
– Не – а. Я перед этим стакан свекольного сока на кухне выпиваю и большую ложку сливочного масла съедаю. Это рецепт разведчиков, которым они в войну пользовались, когда много выпить надо было, и не запьянеть. Отец Костика научил. Он же у него бывший фронтовик.
– Помогает?
– Еще как. Они-то думают, что я совсем уж после водки вдрызг опьянела, иду в туалет, качаюсь. А потом там рыгаю громко, чтоб слышали, думали, мне плохо. А я специально сразу после приема и своего выигрыша желудок промываю и клизму делаю. Неприятная, конечно, процедура, зато деньги какие в банке! Есть ради чего помучаться. Ругаюсь между делом, как сапожник. Они обычно, гады, в такие минуты ржут – смех их разбирает. А я себе на уме – думаю, смеются, значит, все нормально. Не рассердились, что проиграли пари. Деньги-то для них, как пыль. Хотя, бывает, и жадные мужики попадаются. Злятся, но спор есть спор. Слово свое они держат, мужики! Честь для них превыше всего. А нам от этого не хуже! – Громко рассмеялась Зинка и вслед за ней вульгарно захохотала ее подружка.
Лену пробрала дрожь от такого рассказа, начало тошнить. А тут еще подошли и стали за спиной два молодых человека, дыша на нее перегаром, и пытаясь шутить…
Она поставила на стойку чашечку с кофе, которое сама заказала у бармена, когда он приблизился к ней и спросил: «Что желаете»? Резко повернулась, сверкнув
Но парни решили все-таки поговорить с ней и не пропускали ее, продолжая шутить. А Мухин как провалился в своем туалете. Это ее стало раздражать.
– Пропустите! – Оттолкнула парней от себя Лена. – Чего наглеете?
Бармен из-за стойки сделал парням замечание:
– Ну, что там такое, что за дела, пацаны? Пропустите девушку!
Парни знали, что с барменом лучше не ссориться, тому стоит только свистнуть охране, как та будет моментально здесь и может намылить шею. Но Лена уж слишком резко повела себя с ними, и один из оскорбившихся парней поплелся за ней к выходу из кафе и на улице стал приставать:
– Девушка, ты мне руку сломала! Как теперь мне жить?
Но в это время плечистый парень с бородкой – приятель Мухина, вышедший следом, остановил его, положив крепкую ладонь на плечо.
– Все претензии ко мне. Могу и вторую руку сломать. Что тебя не устраивает в нашей обители?
Парень спасовал и вернулся в бар, несолоно похлебавши.
– Ну, и хамы тут! – Негодовала Лена, когда почти в ту же минуту рядом с ней появился Мухин. – И ты хорош, оставил меня одну! Пойдем отсюда быстрее, тошно.
– Прости! Я в туалете знакомого встретил, поговорили о наших делах.
– Тоже нашел время и место для разговоров с друзьями! Оставил меня в этой клоаке, тут мразь на мрази!
– Да не сгущай краски! Просто слегка подвыпившие ребята, познакомиться решили. Ну, что в этом такого. А ты Бог знает, о чем подумала. Рабочие парни с АТЗ, свои практически. Не преувеличивай!
– Ничего себе свои, да они меня обидеть хотели.
– Отошла бы вежливо и все. А если они, действительно, шустрые, мы их быстро успокоим! Не бери в голову! Здесь ребята дружные, и почти все – мои друганы.
– А ты сам на себя не надеешься? – Язвительно бросила Лена Мухину.
– Почему, не надеюсь? Надеюсь! – Сказал он с улыбкой на лице. Пойдем к морю!
Минут пять они шли, не разговаривая друг с другом, по еще дышащему теплом асфальту к спуску на набережную. Собственно, набережной, как таковой еще не было – только в проектах, – вдоль каменистого, щербатого берега пока тянулась одна узкая лента асфальтовой дороги, по бокам которой были установлены грибки, кабинки для переодевания и редкие навесы со скамейками, окрашенными в голубой цвет. Сейчас, в лунном свете, они были, словно вылитыми из серебра. Мухина они раздражали. Он привык к дикому, не окультуренному берегу и любил его в первозданном виде: с грядой частых, словно отполированных волнами, валунов в воде и сплошными, хаотическими нагромождениями белого и серого, в разноцветных пятнах лишайника, известняка, отваливавшегося от разрушающегося солнцем и ветром мыса Актау. Луна стояла высоко, большая, полная. Широко растекалась по чистому темно-синему небу тонкой акварельной паутиной невесомого света. А отражение ее падало и вытягивалось дорожкой из золотых и дробленных легкими волнышками кусков фосфорисцирующего живого стекла.