Сэсэг
Шрифт:
– Привет, сестренка!
– с порога крикнул Жаргал, войдя в дом. Только сняв кирзачи, как был, в пыльной грязной рубашке и рабочих штанах, он подошел к кровати сестры.
– Привет, племяш!
– Жаргал потрепал по темно-русой, почти черной, голове Сереженьку.
– Как твои дела сегодня?
– спросил он у Сэсэг, присаживаясь возле ее постели.
– Лучше всех, - сказал за нее Сереженька. Так на этот вопрос обычно отвечала Сэсэг.
Она с любовью и нежностью посмотрела на сына.
– Я и не сомневался. А как дела у тебя, мужчина?
– У меня лучше всех.
–
– Принес чего?
– с любопытством осведомился мальчик.
– Принес. Вот, петушок, однако, - Жаргал вынул из нагрудного кармана рубашки завернутый в кусочек полиэтилена сахарный леденец в форме петушка на деревянной палочке. От жары сахар начал немного расплываться, поэтому пленка плотно прилипла к нему.
– Ты пока не ешь, в холодильник положи, сейчас пообедаем, после обеда съешь как раз, ладно?
Мальчик серьезно кивнул, спрыгнул с коленки Жаргала и пошел к холодильнику.
– Как же так получается, что у тебя дела лучше всех, ведь ты только что сказал, что лучше всех дела у твоей мамы?
– Жаргал улыбался и хитро смотрел на племянника, ожидая, как будет выкручиваться этот смышленый малыш.
– А вот так, - и мальчик повторил любимый свой жест: свел руки перед собой открытыми ладошками вперед, как бы показывая Жаргалу, что они пустые и чистые, а потом со вздохом человека, сделавшего все возможное и не придумав ничего лучшего, засунул их в карманы шортиков. Сэсэг засмеялась, Жаргал тоже засмеялся и встал.
– Ладно, я умоюсь и будем обедать. Что мать приготовила?
– Буузы.
– Отлично. Через полчаса будем обедать.
– Жаргал включил электроплиту, которая летом стояла на чугунной плите большой кирпичной печки, поставил на нее буузницу и вышел на улицу.
– На летней кухне еще посмотри кастрюлю с чаем, утром мать сварила!
– в догонку ему прокричала Сэсэг.
Умытый, голый по пояс Жаргал достал из холодильника поднос с буузами, расставил их на специальных решетках. Его лицо, шея и кисти рук казались почти черными от загара, а остальная часть тела, закрытая обычно рубашкой, цвета крепкого черного чая с молоком. Когда он стоял в полутемном закутке возле плиты, то казалось, там орудует безголовое тело, у которого вдобавок нет и кистей рук. Вода уже закипела, и он поставил на пар приготовленные решетки. Определив на соседнюю конфорку разогреваться кастрюлю с чаем, Жаргал начал выбирать лекарства, которые надо было дать Сэсэг.
– Что на работе?
– спросила Сэсэг, поглаживая по руке сына. Сереженька сидел рядом и по обыкновению болтал ножками.
– Хорошо все. Работы навалом, только успевай делать. После обеда поеду вот копать котлован Бадмаевым, они большой гараж строят с подвалом. Сторговался за двух овец им сделать, придется ночью работать, много дел колхозных еще надо сегодня закончить.
– Бадмаевы хорошая семья, большая дружная, у них Аюна очень красивая.
– Сэсэг посмотрела на Жаргала.
– Ты же знаешь ее?
– Знаю, ага, - кивнул Жаргал и подал ей две таблетки и воду в кружке с отбитой ручкой.
–
– Вот и женишься, за ней большую отару дадут.
– Я-то женюсь, Аюнка мне нравится, а вот как вы жить без меня станете? Отец может завтра помрет, совсем худой стал.
– Нормально будем. Ты же все равно здесь останешься, помогать нам будешь. Сереженька подрастет. Цырен с Амгаланом тоже года через три женятся. В армии отслужат и женятся. А мы с матерью и Сереженькой хорошо жить будем. Правда, Сереженька?
– Сэсэг притянула сынишку к себе и обняла.
– Это ты правильно сделала, что ребенка тогда оставила, вон какой мужчина растет.
– Сереженька при этих словах выпрямился и гордо посмотрел на маму.
– Так, Серега, иди есть, и маму твою мы сейчас накормим.
Отнеся тарелку Сэсэг, Жаргал сам принялся за еду. Сереженька сидел перед своей тарелкой и ждал, когда еда остынет. Жаргал ел быстро, с аппетитом облизывая пальцы правой руки, которой брал буузы. Закипела кастрюля с зеленым чаем. Года три тому назад такой чай продавался в больших прессованных плитках размером примерно 20 на 40 сантиметров в любом магазине, сейчас Жаргал доставал его по большому блату через директора продовольственной базы, с которым имел недавние, но уже крепкие деловые связи. Мать варила его, как, наверное, и их предки тысячу лет до того, с молоком, с солью и топленым маслом. Это был настоящий чай степняков.
Вытерев руки о брюки, Жаргал встал.
– Жаргал, повесь, пожалуйста, занавеску на дверь, мухи и слепни замучили, - попросила Сэсэг.
– Ладно, тебе утку поменять?
– Нет, нет, мама придет и все сделает. Этого не надо. Сынок, возьми мою тарелку и дай мокрое полотенце, я руки вытру.
Жаргал повесил занавеску, пожелал сестре и племяннику не скучать и вышел во двор. Он легко запрыгнул в кабину своего нового бортового грузовика и, газуя, задним ходом выскочил в распахнутые ворота. Проводив дядю, Сереженька достал из холодильника леденец и подошел к маме.
– Можно?
– спросил Сереженька, уже разворачивая петушок и прикидывая, на сколько его хватит.
– Ешь, сынок. Иди на улицу, к бабушке сходи на работу, проведай ее.
– Нет, я с тобой буду сидеть. Ты болеешь, тебе ходить нельзя, а я буду тебе помогать, все приносить. Я тебя защищать стану, если волки нападут или плохие дядьки - я же мужчина - и Сереженька показал ей палку, стоящую между стулом и ее кроватью. Он принес ее с улицы, где играл с соседскими мальчишками.
– Кто тебе про плохих дядек рассказал, сынок?
– Никто, я слышал, как бабушка дедушке говорила, что тебя плохие дядьки обидели, потому и я родился.
– Они обидели, а потом прощения попросили, потому что ты у меня родился, мой защитник, и теперь меня никто не посмеет обидеть, - Сэсэг притянула к себе Сереженьку, обняла крепко и поцеловала.
– Не думай больше об этом, сходи к бабушке.
– Нет, я лучше с пацанами пойду в войнушку играть.
– Иди, иди, сынок.
Мальчик тут же выскочил на улицу. Еще не успели обратно усесться на занавеске вспугнутые выбежавшим Сереженькой мухи, а с улицы уже послышались его радостные крики.