Сесиль Родс и его время
Шрифт:
Переговоры с индунами и их результат — все это помогло Родсу в какой-то мере снова утвердиться и в собственных глазах и в мнении многих своих соотечественников. Но вместе с тем это, разумеется, не могло совсем перечеркнуть поражений, нанесенных его престижу крахом мятежа в Трансваале и самим восстанием народов Родезии.
Конечно, до внешнего мира доносились лишь глухие отголоски пулеметных очередей и взрывов динамита в таких далеких от Европы и в таких чужих селениях шонов. Но ведь все же доносились…
Яркой вспышкой, озарившей расправы с ндебелами и шонами, были, пожалуй,
Потом, во времена гитлеровской агрессии в годы второй мировой войны, такие фотографии стали уже не в диковинку. Но тогда, в конце XIX столетия, она произвела большое впечатление.
Какой шокинг для английских аристократок, поклонниц Сесиля Родса и его «пионеров». Правда, повешенные — всего лишь негры, но все же…
Каково тогда было Родсу? Ведь только-только был в зените…
Фотография, открывающая книгу Оливии Шрейнер «Питер Холкит, рядовой из Машоналенда»
Как мучительно гадал, удастся ли еще что-то сделать в жизни. Судя по его нраву, был уверен, что в конце концов снова взнуздает Ее Своенравие Фортуну. Но нужно время. Может быть, годы. А есть ли они? По ночам мерещится, что последняя черта — вот-вот, уже холодом веет от нее.
Снова и снова перечислял и взвешивал все за и против.
Да, удары получил страшные, один за другим. Когда впридачу ко всему еще сгорел дотла Хрут Скер, его кейптаунский дворец, у Родса вырвался стон.
— Набег, мятеж, голод, падеж скота, и теперь еще мой дом сгорел. Я чувствую себя Иовом, разве что не изранен.
До бедности библейского Иова Родсу было куда как далеко. Но вот ореол человека, которому никогда не изменяет госпожа Удача… Этот ореол завораживал и простых людей и даже вершителей судеб Англии и Европы, тех, кто, казалось, изверился уже во всем. Потому-то и совсем уж небогатые люди на свои трудно скопленные деньги покупали его однофунтовые акции, вверяли ему свою судьбу, считали, что с ним не пропадешь. Да и аристократы, так легко ставя свои имена в списках учредителей компании рядом с магнетическим словом «Родс», не боялись осрамиться…
А теперь! Даже левиафаны английской печати, всегда так превозносившие Родса, и те уже нет-нет да и позволяют себе… Да что там. Уильям Стед — как уж делился с ним Родс, как старался заразить своими замыслами, сделать полным единомышленником. А поди ж, и он после джемсоновского набега уже не тот. Ну, скажем, не совсем тот. Близость-то осталась, но веры той — нет.
А политики! Выжидают. Не все, но многие. Вот
Потом жена Асквита в своих мемуарах вспоминала об этом предложении Чемберлена. Она тогда спросила мужа, почему он отказался. Он ответил:
— Что же я — круглый дурак?
А эти аристократы, которых Родс так задабривал пакетами акций, директорскими креслами своих компаний! Им самим, может быть, казалось, что они его поддерживают даже больше, чем он того заслуживает.
А он в свою очередь в большинстве из них, конечно, видел предателей. Чего же и ждать от них, от этих любителей загребать жар чужими руками, его руками. На что они вообще способны? Разве что на язвительные намеки в своем «высшем свете», в этой школе злословия. Да, конечно, они умеют двумя-тремя фразами испортить чужую репутацию. Как лорд Иллингворт или лорд Горинг у только что ставшего модным Оскара Уайльда. Может быть, часть его известности и можно объяснить скандальным процессом, когда ему дали два года тюрьмы за гомосексуализм буквально накануне набега Джемсона. Но нет, он, конечно, необычайно талантлив. Даже в этой своей последней вещи. Кажется, «Как важно быть серьезным» — о ней заговорили тоже одновременно с набегом.
Публика смеется шуткам этих лордов. А смеяться, небось, надо над ними самими. Над их никчемностью, пустотой. Неспособностью действовать. Если и есть в них что, на пустозвонство ушло. Отречься-то от него, Родса, и то, наверное, умеют вот так же, походя, как от чего-то совсем постороннего и уж во всяком случае недостойного их.
А в самой Южной Африке для трансваальских буров нет теперь, пожалуй, никого ненавистнее Родса.
Буры Оранжевой? Деларей, небось, теперь жалеет, что просил Родса быть крестным отцом своего внука.
Капские буры! Каких трудов стоило сломить их настороженность. И добился ведь! Голосовали за него, верили, помогли стать премьером. Теперь все насмарку…
Самые верные помощники, друзья или почти друзья… Все побывали под судом, посидели у буров в тюрьме как заговорщики. Или вместе с Джемсоном — в плену. Каждое имя газетчики всего мира полоскали, как хотели. Каждый их шаг теперь на виду… Все это не вечно, разумеется, но пока что так…
И главное, сам-то Родс уже не может выступать на политической арене как официальный государственный деятель. Премьерского поста теперь нет. Остается лишь действовать за сценой. Других уговаривать. А они еще озираться будут, бояться!
Но пожалуй, главным было даже и не это.
Удары не могли бесследно пройти для здоровья, нервов, психики. Раньше умел держать себя в руках. Многими удачами этому и обязан. А теперь усилилась раздражительность, неуравновешенность. Это видели все.
Да тут еще гибель Барнея Барнато, с которым Родса связывала четверть века жизни, сперва как с главным соперником, потом — как с главным компаньоном.
Четырнадцатого июня 1897 года Барнато бросился в океан с палубы корабля «Шотландец». Сигнал тревоги — «человек за бортом». Бросились спасать, вытащили. Но было уже поздно.