Сестра звезды

Жаринова Елена

— Что значит мне, Омма? А ты?

— Вдвоем нам не убежать, — покачала головой молодая женщина. — Ничего, я попробую все-таки убежать по дороге на торг. На худой конец, меня убьют, но это не самое страшное, что может случиться с человеком. Горечь, с которой она произнесла эти слова, в который раз заставила меня подумать, что еще до Цесиля моя подруга пережила какое-то страшное горе. Может быть, она вдова? Может, ее муж погиб, обороняя ее от захватчиков? Но сейчас не было времени расспрашивать — прогулка вот-вот должна закончиться.

— Ты права, Омма, — согласилась я. — Одной мне убежать будет легче. Но если у меня получится,

я прошу тебя ничего не предпринимать до торгов. Я обязательно разыщу Рейдана и Готто, и мы спасем тебя. Ты должна мне верить.

Я понимала, что даю своей подруге опрометчивое обещание, выполнить которое будет очень трудно, однако я точно знала, что не смогу оставить ее в беде. Я понимала, что она отказывается бежать со мной, боясь погубить меня. Надо было что-то придумать, но для этого оставалось очень мало времени: торги должны были состояться через четыре дня. Я уже решила, что попробую убежать накануне, а до этого времени попытаюсь уговорить Омму, скажу, что без нее у нас ничего не получится. Однако в очередной раз судьба вмешалась в наши планы.

Каждое утро Итака собственнолично устраивал нам осмотр. Это были самые отвратительные мгновения плена. Купец приказывал отвести нас к нему в покои, убранство которых казалось гораздо скромнее, чем наша тюрьма, и там, постоянно лопоча что-то на своем наречии, вился вокруг нас большой жирной мухой. Он проверял, достаточно ли гладко, до блеска причесаны волосы — рабыни должны были проводить гребнем по нашим волосам не менее пятисот раз утром и вечером — в порядке ли ногти, не пострадали ли наши фигуры от малоподвижного образа жизни. Сладострастное выражение его лица при виде наших тел, почти не прикрытых одеждой, шаркающий звук шагов по ковру, вкрадчивые касания рук — все это приводило меня в бешенство, особенно теперь, когда я без труда могла взглядом отбросить прочь это мерзкое существо. Но у дверей, скрестив руки на груди, стоял Асика, и даже мы с Оммой вынуждены были покоряться, ибо знали, чем грозит нам неповиновение.

Осмотр обычно длился долго, так как Итака добросовестно уделял внимание каждой девушке, поэтому ему приходилось одновременно заниматься и другими срочными делами, например, выслушивать только что доставленные письма или диктовать писцу ответ. И в тот день я нисколько не удивилась, когда в комнату заглянул слуга с взволнованным лицом и громким шепотом сообщил:

— Прибыл Чи-Гоан, посланец Хозяина побережья.

Итака переменился в лице и, шикнув, велел нам отойти к стене; Асика встал рядом, не спуская с нас глаз. И тут же, бесцеремонно отодвинув в сторону слугу, в двери показался великолепный вельможа, чье долгополое, расшитое серебром черное одеяние явно было сшито знаменитыми портными Лю-Штана. Остроконечная бородка делала еще более узким смуглое лицо с высокими, словно нарисованными бровями.

Слегка, высокомерно поклонившись, Чи-Гоан протянул купцу свиток, оплетенный посеребренной бечевкой, на которой висело множество печатей, и сказал:

— Мой повелитель, милостивый и всемогущий Хозяин побережья, шлет тебе свое благоволение, славный Итака, и надеется, что ты достойно оплатишь безопасность собственных кораблей, ждущих отправления в гавани Лю-Штана.

— Я ждал тебя не раньше завтрашнего дня, славный Чи-Гоан. — Итака подобострастно скрючил свое толстое тело в поклоне.

— Море, славный Итака, преподносит неожиданности. На этот раз попутный ветер дул сильнее,

чем предсказывали наши мудрецы. Сегодня на рассвете мое скромное судно достигло дружественных берегов Цесиля.

Глядя на иноземного гостя, я с трудом удержалась на ногах, вдруг переставших служить мне опорой. Как только Чи-Гоан открыл рот, у меня исчезли все сомнения: дом Итаки посетил не кто иной, как Готто. Как удалось ему выдать себя за этого Чи-Гоана? Что он задумал? Есть ли у него какой-нибудь план, или он полагается на волю случая? Как мне себя вести? Все эти мысли стремительно пронеслись в моей голове, но даже с Оммой, стоявшей рядом, я не могла поделиться своим открытием, отчаянно стараясь, чтобы мое лицо сохраняло прежнее выражение равнодушной безнадежности!

Итака наконец решил развернуть врученные ему бумаги. Пока купец внимательно их читал, Чи-Гоан скучающим взором скользил то по росписям на потолке, то по лицам рабынь, тихо стоящих вдоль стены.

— Чем я могу услужить милостивому и всемогущему? — спросил купец, с поклоном возвращая свиток мнимому посланнику. — Недавно я привез несколько шерстяных ковров, сотканных руками степных мастериц. Если Хозяин доверяет твоему вкусу, славный Чи-Гоан…

— Хозяин вполне полагается на меня, — перебил его Готто, — но ковры его не интересуют. Милостивый и всемогущий привык украшать свои покои коврами собственных ткачей. У тебя, славный Итака, бывает и более ценный товар, — и он кивнул в нашу сторону.

— Милостивый и всемогущий опять хочет одну из моих рабынь? — лицо купца выразило усталую покорность судьбе. — А что стало с той светловолосой северянкой, которую я отправил ему меньше полугода назад?

— Она не перенесла жары, — не моргнув глазом ответил Готто. — А может быть, того внимания, которое оказывал ей милостивый и всемогущий. Поэтому теперь он особенно подчеркнул, что ему нужна молодая, здоровая девушка. Я думаю, славный Итака, ты позволишь мне сделать выбор. Я вижу, все лучшее как раз в этой комнате.

Итака сделал широкий жест, приглашая посланца подойти к рабыням. Брови купца страдальчески сошлись на переносице.

Готто медленно и важно прошелся вдоль стены, удостаивая каждую из нас томным равнодушным взглядом высокопоставленного вельможи. Оказавшись напротив меня, он провел рукой вдоль моего тела, словно рисуя с меня картину, и я увидела, каким азартным, безрассудным блеском сверкнули на меня из-под опущенных ресниц его серые глаза. Риск, на который он шел сейчас ради меня, опьянял юношу. А риск этот был не малый: я уже успела узнать от Оммы, прекрасно осведомленной об обычаях разных стран, что здесь, в Цесиле, за воровство карают смертью без суда: только так в этом страшном городе можно было сохранить порядок. Готто собирался похитить рабыню у купца Итаки и мог жестоко поплатиться за это. Не зная, чем помочь ему, боясь выдать наше знакомство, я тихо стояла, не поднимая на него глаз.

— Мне нравится вот эта! — заявил мнимый Чи-Гоан, указывая на меня пальцем, на котором сверкал тяжелый перстень. — Хозяин побережья будет доволен таким подарком, славный Итака.

Омма отчаянно сжала мою руку. Я ответила ей тихим пожатием, давая понять, что со мной все будет в порядке. Но если Готто удастся увести меня, как спасти Омму?

— Славный Чи-Гоан, ты выбрал самую красивую рабыню. И самую дорогую, — натянуто улыбнулся купец.

Готто изобразил на лице легкомысленное непонимание: