Сестры из Версаля. Любовницы короля
Шрифт:
Неужели я кану в небытие здесь, на краю света? Неужели вся любовь и слава достанутся Луизе, а мне придется довольствоваться ЖБ? Я утешаю себя только что найденной книгой «Басни Эзопа». Удивительно, но оказывается, что человеку есть чему поучиться у животных и насекомых, – на их примере поэт простыми словами открывает великие истины. Сейчас я ощущаю себя черепахой – время слишком медленно ползет. Слишком медленно. Может быть, однажды я стану зайцем?
Моя дорогая Марианна!
Прими, моя дорогая сестричка, поздравления с бракосочетанием! Я счастлива, что теперь ты стала женщиной и познала радости брака. Я слышала, что ты вышла
Любовь – это самое удивительное чувство на земле. Я говорю о настоящей любви, разумеется, а не о детской влюбленности или увлеченности, которые мы принимаем за любовь. О настоящей любви. О той любви, которую находишь, когда встречаешь родственную душу и когда понимаешь, ради чего существует весь этот мир, ради чего живем все мы.
Именно такую любовь я наконец-то встретила, выйдя замуж, и надеюсь, что ты тоже найдешь ее в браке. Такое наслаждение, даже голова кружится. И такое счастье! Неужели всем дано такое счастье?
Ой, у меня немного путаются мысли! Это все потому, что я очень счастлива. За тебя, я имею в виду. Хотя я тоже счастлива. Мир – чудесен, и я влюблена!
Ты должна мне написать и рассказать о Бургундии. Ах, Бургундия! Как же это далеко! Я подслушала разговор тетушки Мазарини (она больше со мной не разговаривает), и она сказала, что боится, что не уследила за твоим воспитанием: мол, вырастила ребенка, который по собственной воле пожелал жить так далеко от Парижа, от королевского двора.
Уверена, что ты скучаешь по Гортензии и Парижу, но ты найдешь утешение – и не только его – в объятиях своего мужа.
Тысячу раз обнимаю и целую. Еще раз прими мои поздравления!
Марианна!
Поздравляю тебя и твоего супруга с бракосочетанием. Моя приятельница, мадам де Дрей, говорит, что крайне неожиданно, что младшая сестра выходит замуж раньше старшей. Тебе только шестнадцать, а мне уже двадцать два, а я все еще не замужем. И Диане уже двадцать. Неужели тетушка не предвидела подобного скандала?
Диана говорит, что мы должны чаще писать друг другу, ведь мы же сестры. Надеюсь, тебе нравится Бургундия. Уверена, что там не хуже, чем в доме тетушки Мазарини.
Дорогая Гортензия!
Привет из Бургундии! Здесь все хорошо, хотя я должна признаться, что жизнь замужней женщины ничем от моей прежней жизни не отличается. В Париже я сидела взаперти в тетушкином доме, а сейчас я сижу в доме супруга. Ну, не то чтобы в четырех стенах, но здесь ходить некуда, поэтому разницы особой я не вижу.
Днем я не особенно скучаю; погода стоит прекрасная, а сады здесь огромные, по ним так приятно побродить. А какая тут стоит тишина! В доме имеется чудесная библиотека – в трех комнатах собраны, кажется, все написанные книги. Вот они-то и есть моя отдушина и моя страсть. Я только что прочла «Манон Леско». Ты слышала о такой книге? Попробуй найти экземпляр, очень тебе рекомендую, только пусть на глаза тетушке не попадается!
Больше писать не о чем. Мой супруг был со мной до минувшего месяца, но сейчас он уехал по долгу службы. Он в добром здравии, хотя постоянно кашлял. По его мнению, в кашле повинен легкий ветерок. Он говорит, что австрийцы настроены воинственно, и это его тревожит. А я ничуть не беспокоюсь, ведь Бургундия так далеко от Австрии.
Пожалуйста, дай знать, как живешь. Как Виктуар? Ощенилась? Скольких привела щенков? Один из садовников нашел олененка, и я стала о нем заботиться – он такой удивительный. К сожалению, он вырос довольно крупным, и повар пожаловался, что ему на зиму нужно запасти целый стог сена, чтобы прокормить. Оленя забили, оленина оказалась очень вкусной, но мне было немного грустно.
Я шлю тебе ящик сушеной
Луиза
Длинный орлиный нос. Божественные, глубоко посаженные глаза – можно ли употреблять слово «божественный», когда говоришь не о Всевышнем? Светло-карие, как анжуйские груши в конце лета. Длинные восхитительные волосы, по цвету схожие с медвежьей шкурой, на удивление мягкие.
Кожа у него очень светлая, немного в родинках, но это лишь придает ему мужественности. Ему нравится, когда я щекочу его и целую в шею сзади и когда, едва касаясь, провожу пальцами по груди и спине. Он называет мои пальчики крыльями голубки.
Сперва они были неуверенные и пугливые. Людовик никогда еще не изменял жене, и эта новая роль тяжким грузом легла ему на плечи. Много ночей мы с ним не спали, а обсуждали его опасения, которые я так же разделяла.
– Не хочу походить на своего прапрадеда… столько женщин. Народ Франции… называл его распутником. И за это не любил.
– Но, Людовик, любовь моя, вы же мужчина. И вы любите меня. Разве это неправильно? Не стоит думать, что скажут люди. Вы же король!
Он тяжело вздыхает:
– С этим, моя любовь, я не могу согласиться. Флёри всегда говорит, что любовь народа – один из самых главных ингредиентов в этом роковом вареве, которое называется «королевское правление». Последнего короля просто обожали в молодости, но к концу его правления народ от него устал. Он был известен не только как «король-солнце», но и как «король-грешник». Не хочу, чтобы меня таким считали. Не хочу.
– Но, дорогой, народ любит вас!
И это чистая правда, народ обожает своего нового короля; его воспринимают как спасителя, который приведет Францию к былому процветанию, утраченному из-за бесконечных войн и множества фавориток короля. Не знаю, как он этого добьется: Людовик обычный человек, даже, можно сказать, немного ленивый, но я уверена, что Флёри что-то придумает.
Людовик вновь вздыхает; он бывает и угрюмым, иногда по нескольку дней и даже недель пребывает в глубокой депрессии. В эти мгновения он хочет быть один, насколько король может оставаться в одиночестве, и я изо всех сил пытаюсь его утешить и вернуть назад, в мир.
– Королева не должна ничего узнать, – заявляет Людовик с большей горячностью, чем проявил к чему-либо за весь день. – Я умру от страха и стыда. Любимая, грех не то одеяние, которое легко носить.
Я беру его руки в свои и заклинаю вернуться в кровать. Мы в его личных покоях, которые находятся намного выше, чем его официальная спальня. Мы одни в этом теплом уютном коконе. Он отмахивается от моей руки и продолжает угрюмо смотреть на огонь.
– Грех, Луиза, это не одеяние, – наконец произносит он, обращаясь к темноте и к преследующим его демонам. – Нельзя просто облачиться в него, а потом снять и опять быть безупречным. Раз я согрешил… мы согрешили… то возврата к праведной жизни больше нет.
Внезапно я чувствую холод при мысли о том, что меня снимут, повесят на крючок и больше никогда не наденут.
– Но, любовь моя, покаяние…
Он отмахивается от моих возражений:
– Покаяние. Как я могу покаяться, если живу во грехе? Нельзя же каяться постоянно. – К счастью для нас обоих, Флёри поддерживает нашу любовь. В конце концов, Флёри настаивал на том, чтобы свести нас вместе, и, будучи человеком Божьим, равно как и ближайшим моим советником, он имеет на короля огромное влияние.
Я молчу, не зная, что сказать или сделать. Людовик поставлен в тупик; за изысканными манерами прячется достаточно сложная натура. Он очень скрытен, наверное, из-за своей удивительной судьбы: в два года он внезапно осиротел, когда его родители и старший брат умерли от кори в течение нескольких месяцев, один за другим; когда король все еще был в нежном пятилетнем возрасте, умер его прапрадед, Людовик ХIV. Его любимая гувернантка, герцогиня де Вентадур, стала ему матерью, но в семилетнем возрасте его жестоко с ней разлучили и бросили в мир мужчин; и с тех самых пор его отцом стал Флёри, поэтому Людовик не доверял никому, только кардиналу.
Английский язык с У. С. Моэмом. Театр
Научно-образовательная:
языкознание
рейтинг книги
