Сестры Карамазовы
Шрифт:
– Конечно! – он хлопнул себя по лбу. – Завтра же 1 апреля!.. Пожалуй, на работе мне простят, если я сегодня вообще не явлюсь.
Он поспешил к Управлению ЮВЖД, решив позвонить начальству с вахты. В фойе обратил внимание на обычную афишу, приняв ее содержание за очередной розыгрыш:
1 апреля в Большом зале —
Андрей ПЛАТОНОВ читает повесть
«СОКРОВЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК»
Муз.
Начало в 17.00.
Сняв трубку и набрав 30—42, забыв поздороваться, выпалил:
– Сегодня не смогу… И завтра. День рождения… И на кладбище – к матери…
Выходя из дверей, он заметил старушек, сгурьбившихся у входа. Никто не обращал на них внимания, и они преспокойно молились на шпиль здания, высоко запрокинув покрытые платками головы.
Проходя мимо, он легонько тронул одну из них за локоть и указал пальцем на недостроенный Кафедральный Собор в Первомайском:
– Храм, бабуль, там. А здесь Бога нет, здесь железнодорожники. Старушка повернула к нему уже не изъеденное глубокими морщинами лицо.
– Бог везде есть, сынок. Даже в камне.
– Наваждение! – он отстранился от старушки и поспешно зашагал в сторону Кукольного театра.
«Где менты? Бомжи? Нет ни одной „скорой“. Почему? Да еще эти пионеры с троллейбусным билетом…»
К нему подошла обворожительная брюнетка и молча протянула глянцевый пакетик с двумя буквами – О.К.
– Я что, на бабу похож? – возмущенно воскликнул он. – На хрена мне ваши прокладки?!
Девушка отпрянула, но на обворожительном лице ее не дрогнул ни один мускул.
– Это презент, возьмите. Подарок от фирмы – комплект мужского белья.
– Простите, – он протянул руку. Девушка, вручив пакет, удалилась, осыпая его словами благодарности.
«Ну, зачем я так?» – подумал он, озираясь по сторонам: в лужицах презабавно кувыркались воробьи, а прохожие обходили их стороной, стараясь не спугнуть; автомобили пропускали пешеходов; у памятника Никитину стоял странновато (по нынешней моде) одетый человек, громко декламируя какие-то архаичные стихи; с витрины магазина вещали все 28 телевизоров.
Он подошел к крайнему: пышущая благополучием дикторша «Вестей» сообщала телезрителям об окончательном завершении контртеррористической акции российских войск в Чечне. Крупный план выхватил Президента, обнимающегося с каким-то безбородым генералом свободной Ичкерии.
– Должно быть, Радуев. Или Яндарбиев… Побрились, что ли?
– Дудаев, – утвердительно поправил его человек в малиновой «тройке» и белоснежной сорочке, повязанной замысловатым узлом чопорного петушиного галстука.
Через минуту малиновая «тройка» исчезла в вишневой «девятке». Заурчал мотор, из выхлопной трубы повалил веселящий газ, и машина скрылась из виду, оставив лишь ароматное сизое облачко.
Он,
– Дудаев умер. Давно умер.
Закурив, свернул на Комиссаржевскую и уже скоро был у красавца-стадиона. Заветный матч «Факел» -«Балтика» должен был состояться послезавтра, но билеты стоило взять сегодня, иначе не пробиться. У кассы почему-то никого не было, и это удивило его не меньше, чемстарушкин молебен у Управления.
Он постучал в окошко кассы:
– Мне два на Восточную трибуну, – и протянул 30 рублей.
– Вы что, юноша, с Луны свалились? – билетерша подняла на него свои голубые глаза. – Руководство клубов договорилось о боевой ничьей. Так что победила дружба!
Ничего не понимая, он отошел от кассы и остановился у рыночной арки, уставясь в аккуратно наклеенную афишу. Потом вернулся к кассе, снова постучал – окошко отворилось. Не скрывая разочарования, он осторожно спросил:
– И какой счет?
– 3:3. У нас забили Гурбанов, Шмаров и Юминов.
– Спасибо, – он в недоумении сунул деньги в карман брюк и прошептал:
– Хорошо-то оно хорошо, только нахрена мне это стерильное счастье?!
И тут же почувствовал, как соскучился по магазинным очередям и трамвайной давке, базарной ругани и своему остеохондрозу.
Он поймал такси, сунул водителю 30 рублей и неживым голосом пробурчал:
– Домой… На Минскую…
Водитель кивнул и выжал сцепление, принявшись было рассказывать ему подробности своей бессонной и удивительной ночи.
Он грубо перебил его:
– Что сдачу не даешь?
Водитель добродушно протянул ему все деньги.
– Сколько?
Водитель прищурился:
– Да какая теперь разница!
И довез его до самого подъезда.
Лифт, как назло, работал, и на первом этаже горела яркая лампочка.
Он полез в сумку за ключами, но передумал открывать, трижды нажав на мягкую кнопку звонка. Дверь отворила жена, с ее майки сверкнул лысиной Розенбаум.
– А у нас гости, – радостно сообщила она, пропуская его в прихожую. – Ты чего такой хмурый?
– Да неприятности на работе, – солгал он, теряясь в догадках, кого это сегодня могла принести к ним нелегкая.
– Врунишка, – шепнула жена и потерлась кончиком носа о его щеку. – Иди, поздоровайся.
Голоса доносились с кухни. До боли знакомый женский голос настойчиво предлагал кому-то через недельку рвануть к родственникам на Балтику.
– Там и родственников-то не осталось, – он испуганно взглянул на жену, та подтолкнула его к двери.
Дверь отворилась. И дикий, ни с чем не сравнимый ужас сковал все его существо. Женщина протянула к нему свои руки
и ласково проговорила:
– Здравствуй, сынок! Как же долго мы с тобой не виделись.