Сестры Карамазовы
Шрифт:
И студент подолгу рассказывал – со всеми подробностями, будто сам свидетель, – что же все-таки сотворили Штаты с бедными япошками. Тит помнил эти беседы, но значения придавал им не больше, чем найденной на свалке плюшевой кукле с глупыми наивными глазенками.
Хераська тронул Тита за плечо.
– Что задумался? Плесни-ка лучше самогону, выпьем, за жисть потолкуем.
– Да за какую жисть толковать-то, нету никакой жисти, одна Поебень-река, – отрезал Тит, протягивая соседу кружку.
– Я и говорю:
Тит не стал беспокоить Хераську – пусть себе спит, намаялся! Взбил дедову перину, но прежде чем окунуться в сладкий сон, подумал о том, что завтра хорошо бы отбить, наконец, капсулу и выпотрошить капсулу. Как-никак, пора водой заливать, баньку пробовать!
Проснулся Тит от жуткого грохота в огороде. Должно быть, так же сотрясалась земля, когда на Тунгуску рухнул немыслимый геликоптер. «Нет, в Японии хлеще рвануло!» – с этой мыслью он отдернул шторку на окне и увидел…
По дико заросшему огороду, сломя голову, метался протрезвевший Хераська, истошно вопя и ломая Титову смородину.
Тит замешкался, пытаясь осмыслить происходящее. Фиолетовое пламя пожирало Титово сооружение; за густым дымом бомба не просматривалась.
Тит выскочил в огород – маленькая стрелка на будильнике застыла на цифре «3».
– Хераська, твою мать!..
Тот кое-как притормозил у порога. Его трясло.
– Проснулся в яме твоей, весь в блевотине. Помыться хотел, костер запалил под ракетой. А она…
– Да я ж ее не вытряс еще, водой не наполнил!
– Забыл, понимаешь!? Спьяну почудилось, что вчерась все сделали… Помыться хотел!
Только тут увидел Тит, что бомба исчезла. Хераська с ужасом глядел на соседа. Тит нервно и часто икал.
– Засранец ты, Хераська! Душ мой загубил, – он махнул рукой, но глаза его уже улыбались. – Да ладно, ничего, авось другой душ придумаем. Главное, чтоб бомба не свалилась на кого. Заметил, в какую сторону полетела?
Хераська отрицательно замотал головой.
– Вверх, кажись.
Тит подхватил его под руки и, успокаивая, повел в дом. Налил полный стакан и силой влил ему в рот. Только когда Хераська немногоочухался, позволил ему снова выпить.
– Я чурку в огонь подбросил, а в ракете как заклокочет что-то, как загукает. Я так и сел. Гляжу, титан твой покраснел, задрожал даже. Я за водой к колодцу кинулся, думал, потушу – обойдется. Ан нет, глазом моргнуть не успел – улетела. Понимаешь, Тит, улетела?!
Лоб его покрылся нездоровой испариной.
– Не продавал я ее, ей Богу не продавал!
– Да знаю я, не ори. Как баба на сносях. Верю. Улетела – ну и ладно. Без нее спокойней даже…
Тит включил телевизор. На экране появилось изображение ночного
– Что? – Хераська испуганно взглянул на соседа.
– Ты, Хераська, Капитолий взорвал…
– Не я, Тит, это все Клинтон. Не я.
Тит нахмурился:
– Надоело все! Война да война. Может, и правда, не ты попал… Жить надо, строить, пахать и сеять. Так нет же – все по боку. И колхоз, и поля, и люди! Даже Бог…
Тит перекрестился – впервые за последние годы. Сам не ведая почему, ссыпал всю наличку в пыльный карман – оказалось что-то около двух сотен, – и вышел из дому. Встал на то место, где совсем недавно высилась бомба, да так и простоял до утра. И казалось ему, что бледные костлявые пальцы третьей мировой похотливо ласкают тонкую ножку ученического глобуса, который занимает добрую половину кабинета директора ендовищенской средней школы. А на глобусе выходит из берегов могучая река Поебень и горит Капитолий…
Тит даже не заметил, как сзади к нему осторожно подошел Хераська.
– Ты чего это, задумался, что ль?
Тит улыбнулся, присаживаясь на кирпичи. В руках его появились спички, в зубах – беломорина. Хераська как завороженный смотрел на Тита, и казалось ему, что старик спятил. Сладкий дымок пополз по огороду, по вытоптанным земляным дорожкам, к калитке и дальше – в село.
– Хорошо-то как, Хераська! Сядешь вот так иной раз, Богу помолишься – «Да святится имя твое, да приидет Царствие твое» – глядишь, и приходит оно…
– Кто? – недоуменно промычал Хераська.
– Кто-кто?! Оно, стало быть. Царствие.
Тит повторно перекрестился и молча стал ждать.
Просто ждать.
Телефон Господа моего
Свои первые стихи я назвал просто – «Владимир Ильич Ленин с ликом на запад и выходом в треугольник», посвятив нежнейшие зарифмованные рулады маленькому лысому лучику света в непролазной кромешной тьме прошлого, о котором вычитал в какой-то запыленной книге.
Редактор поинтересовался:
– Но почему Ленин? Это же неактуально. Ну, Пиночет хотя бы, Путин, или Фидель Кастро. Господь Бог, на худой конец!
– Ленин – это всегда актуально! – я грубо пресек его оппортунистическое либретто и поднялся с кресла. У дверей я оглянулся и хмыкнул. – А Бога нет. Скорее всего, нет.
Двое – старый и молодой – переглянулись. У старого тут же погасла едва зажженная сигарета. Он тщательно выбил оставшийся табак на дно миниатюрной хрустальной пепельницы в виде летающей тарелки и потянулся за пачкой «Космоса», лежащей у телефона.