Сестры Марч (сборник)
Шрифт:
Каждое утро Мег совершала с детьми паломничество в родительский дом, чтобы порадовать «тетю Бет». Джон тайком от всех откладывал немного денег на фрукты для Бет. Постаревшая от горя Ханна со слезами на глазах чуть ли не ежедневно замешивала тесто, чтобы ублажить неважный аппетит своей любимицы. А письма, приходившие из Европы, казалось, несли в себе тепло и аромат краев, не знающих зимней стужи.
Оберегаемая всеми, словно священная реликвия в ковчеге, Бет проводила целые дни в этой уютной комнате, пребывая в спокойствии и занимаясь различными делами. Она и в страдании оставалась кроткой и внимательной к людям. Она знала, что ее дни сочтены, и старалась оставить по себе добрую память у тех, кому предстояло жить без нее. Силы с каждым днем оставляли ее, но Бет не позволяла себе лениться.
Она придумала
И Бет не нужно было никакой иной награды, кроме сияющих детских лиц, обращенных к ней, и записок с каракулями и кляксами, которые протягивались ей через окно.
Эти месяцы можно было даже назвать счастливыми. Бет оглядывала свою комнату и восклицала: «Как же у меня тут красиво!» Все семейство собиралось теперь у нее: малыши возились и шумели возле ее ног, мать и сестры занимались рукоделием.
Отец же своим прекрасным, выразительным голосом читал фрагменты из старых и мудрых книг, полных слов доброты и утешения, книг, ничуть не устаревших, хотя и написанных сотни лет назад. Он и дома напоминал священника в маленькой церкви, наставляющего паству и дающего уроки, которые надлежало исполнить. И его простые проповеди проникали глубоко в их души еще и потому, что он был отцом не только духовным. Когда голос его начинал срываться от душевного волнения, это лишь усиливало впечатление от того, что он читал или говорил.
И слава Богу, что это счастливое время было им ниспослано: они успели приготовиться к печальным дням, последовавшим затем. Однажды Бет сказала, что иголка «такая тяжелая», и более ей уже не суждено было открыть шкатулку для рукоделия. Даже самые близкие люди стали ее утомлять, и страдание, мучившее слабую плоть, начинало пересиливать ее кроткий дух. О Боже! Какие это были тяжелые дни, какие долгие, нескончаемые ночи; какая боль проникала во все сердца, какие горячие возносились молитвы, когда Бет в мучениях протягивала им навстречу исхудалые руки, умоляя помочь, и неоткуда было взять помощи.
Но мятеж всегда покорной души, борение юного существа в тисках смерти милосердной волею неба продолжались недолго. Восстание окончилось – и в душу девушки опять пролился покой, может быть, еще более прекрасный, чем прежде. Чем больше слабело хрупкое тело, тем сильнее становилась душа, и окружающие по очень скупым словам Бет могли понять, что готовность в ней растет. Те сияющие фигуры, о которых сестры читали в «Путешествиях пилигрима» уже готовились к встрече с ней, радуясь тому, что первой призывается самая достойная.
Джо, с тех пор как услышала от Бет, что сестренка в ее присутствии чувствует себя сильнее, не оставляла ее в одиночестве ни на один час. Она спала рядом с ней на кушетке, часто просыпаясь, чтобы расшевелить огонь в камине, поправить подушку или просто поддержать милую терпеливицу, не хотевшую лишний раз причинять близким беспокойство. Тем, что именно ей суждено было стать сиделкой, Джо гордилась больше, чем любой другой честью, которая могла бы выпасть на ее долю. Это были важные, полезные для Джо дни, ее порывистая натура обретала новые и столь необходимые качества.
Младшая сестра преподала ей в самой ненавязчивой форме уроки терпения и доброты. Джо училась понимать, что такое душа любящая, прощающая и забывающая зло, что такое чувство долга, помогающее сносить любые трудности, что такое искренняя вера, не знающая ни страха, ни сомнений.
Однажды ночью, лежа без сна, Бет взяла со стола книгу и увидела то, что заставило ее на время забыть слабость смертного тела, нестерпимую не меньше, чем боль. Среди страниц «Путешествия пилигрима» она нашла листок, исписанный рукою Джо. В посвящении стояло ее имя, а расплывшиеся кое-где чернила убеждали, что писавшая стихи плакала.
Бет не стала будить сестру и спрашивать позволения прочесть. Глядя на нее, уснувшую на ковре
Неровные, расплывчатые, с помарками, строки эти принесли Бет огромное утешение. В последнее время она грустила единственно о том, что так мало успела сделать в своей жизни, но Джо своими стихами уверила ее, что жизнь была не напрасной и что смерть ее не принесет отчаяния ближним – чего она особенно боялась. Пока она сидела со сложенным листком в руке, обугленная головня в камине с треском распалась, Джо проснулась и, поправив огонь, шагнула к постели.
– Я не сплю, дорогая… Я счастлива! Видишь, я нашла это и прочитала. Думаю, ты не возражаешь. Джо, неужели ты в самом деле видишь во мне все эти достоинства? – спросила она тихо и задумчиво.
– Ну, конечно, Бет! – и Джо положила голову к сестре на подушку.
– Теперь я хотя бы чувствую, что жила не зря. Конечно, я далеко не такое совершенство, как ты тут пишешь. Но если я хоть чуточку тебе помогла – то нет для меня большего утешения!
– О, ты очень многому меня научила. Я прежде думала, что не сумею примириться с нашей разлукой. А теперь учусь чувствовать, что не только не теряю тебя, но ты становишься для меня чем-то большим, чем прежде. И смерть не разлучит нас!
– Да, я знаю, что не разлучит. Я тоже больше не боюсь ее. Я уверена, что по-прежнему буду твоей Бет, и буду любить тебя, и помогать… Тебе ведь придется теперь занять мое место возле папы и мамы. И если тебе будет тяжело одной нести трудное бремя, позови меня! Ты самая талантливая из нас, Джо. Думаю, только у тебя из всех нас и есть настоящий дар. Но тебе придется принести его в жертву. Ты долго не будешь ничего писать и никуда не сможешь уехать из дома. Но я пошлю тебе оттуда свою любовь, а ты поделишься ею с папой и Марми. А любовь – это больше, чем талант и удача. Любовь – это единственное, что мы можем, умирая, унести с собой. И она может облегчить конец жизни.