Сестры Марч (сборник)

Олкотт Луиза Мэй

Однажды, когда мысли о братском чувстве в очередной раз посетили его, Лори бросил взгляд на портрет Моцарта, висевший на стене. «Да, это был великий человек. Когда у него не получилось с одной сестрой, он нашел утешение в другой», – подумал он вдруг, но сразу же взбунтовался, стараясь заглушить пришедшую мысль. Он вновь стал давать клятвы верности Джо и целовать колечко на своей руке. В конце концов ему на ум пришло неожиданное решение.

Схватив перо и бумагу, он написал письмо Джо. Речь в нем шла о том, что он ни на что не может решиться, пока существует надежда, что она передумает. Может быть, она еще позволит ему возвратиться домой и быть счастливым? Последующие дни в ожидании ответа внешне он бездействовал, но внутри у него все кипело. Ответ пришел

и окончательно развеял его сомнения. Джо всецело занята заботами о Бет и слышать не может слова «любовь». Она умоляла его найти себе счастье с какой-нибудь другой девушкой, а для нее, любящей сестры, оставить в сердце лишь маленький уголок. В постскриптуме она просила ничего не говорить Эми о тяжелом состоянии Бет – пусть оставшиеся дни своего отдыха она проведет в радости. В то же время Джо просила, чтобы Лори опекал Эми и не давал ей тревожиться и тосковать по дому.

«Да, так и нужно поступить, а то, боюсь, что бедняжка вернется домой к печальной развязке», – подумал он и выдвинул ящик стола, чувствуя, что теперь уже ничто не мешает ему написать письмо Эми.

Случилось, однако, так, что исполнение этого решительного намерения было отложено. Роясь в ящиках, он среди писем, векселей и прочих бумаг наткнулся на несколько писем Джо, рядом с которыми лежали три письмеца от Эми, перевязанные голубой лентой и напоминающие своим ароматом о вложенных туда сухих розах. Со смешанным чувством сожаления и облегчения он собрал письма Джо, расправил листки, аккуратно вложил в конверты, повертел на пальце заветное кольцо, а потом медленно его снял и запер вместе с письмами в ящике. После чего решил отправиться в собор Святого Стефана и послушать траурную мессу. Его уже не давила душевная мука, но ему показалось более уместным провести остаток дня именно так, а написание письма отложить на потом.

А затем у них с Эми началась переписка. Девушка тосковала по дому и признавалась в этом с доверчивой искренностью. Всю весну «депеши» с завидной регулярностью летали туда и обратно. Распродав бюсты великих композиторов и отправив в камин свою незаконченную оперу, Лори вернулся в Париж, ожидая, что вскоре там появятся и Кэрролы вместе с Эми. Ему хотелось в Ниццу, но его туда не звали: Эми мучилась своими переживаниями, которые не хотела доверить великому насмешнику, каким оставался в ее мнении Лори.

Была и другая причина, почему Эми задерживалась. К ней вернулся Фред Вон, и они какое-то время провели вместе. Однако почти уже твердо решив ответить согласием на его предложение руки и сердца, она неожиданно для самой себя ему отказала. В последний момент она вдруг ясно поняла, что богатство, положение в обществе, умение держаться весьма заманчивы, но этого недостаточно. К тому же в памяти всплыл разговор с Лори и его слова, что Фред не тот человек, который должен бы ей нравиться. Вспомнилось, с каким пылким осуждением Лори посмотрел на нее, когда она намекнула, что ею до некоторой степени движет расчет. Расчет… Господи, до чего неженственно звучит это слово! Нет, ей больше уже не хочется блистать в свете, ей просто хочется быть женщиной, достойной настоящей любви.

Ответив Бону отказом, она стала еще чаще писать Лори. Эта переписка была для нее большим утешением, потому что письма из дому приходили все реже и реже. И потом ей хотелось быть с ним поласковей, своей добротой она как бы просила прощения за жестокосердие Джо. Глупышка Джо! Любая другая девушка прыгала бы от радости, что ее любит такой славный юноша. Только Джо ведь не такая, как все. И теперь лишь она, Эми, может одарить его сестринской заботой.

О, если бы все сестры относились к своим братьям так, как Эми теперь относилась к Лори, тогда воистину братья были бы самыми счастливыми созданиями среди всех живущих. О нотациях не было больше и речи. Она без конца обращалась к нему за советом, интересовалась мнением по каждому поводу, спрашивала чем он занят, и каждую неделю отправляла два письма со своими зарисовками красивых видов и занимательных сценок.

Поскольку не каждый брат может похвастать тем, что сестра носит

его письма в карманах, то и дело их перечитывает, обливает слезами, если коротки, и целует, если пространны, то мы не станем приписывать Эми всех этих глупостей. Скажем лишь, что она слегка побледнела и стала задумчивой в ту весну; общество утратило для нее свою притягательность, и она предпочитала ходить или ездить на эскизы в одиночестве. Правда, она не много работ смогла завершить, но смею предположить, она, наверняка, не напрасно просиживала часами на террасе в Вальрозе – изучала природу или же бегло набрасывала то, что время от времени вставало перед ее мысленным взором: могучего рыцаря, высеченного на надгробии; юношу, уснувшего в траве с надвинутой на глаза шляпой; девушку, с вьющимися волосами и в пышном платье, прогуливающуюся в ожидании бала под руку с высоким и стройным кавалером. Надо сказать, что лица этих двоих были изображены нечетко, что соответствовало новому веянию в искусстве, но не удовлетворяло зрительское любопытство.

Тетушке казалось, что Эми сожалеет о своем отказе Фреду, а сама Эми, находя возражения бесполезными, а разъяснения – излишними, предоставила пожилой женщине думать все, что ей хочется. В то же время она поторопилась известить Лори о том, что Фред отбыл в Египет. Ничего другого она не сообщила, но Лори и так все было ясно. Успокоенный, он лишь подумал: «Я знал, что она ему откажет. Бедняга Фред! Могу посочувствовать ему, потому что сам пережил такое».

Лори тяжело вздохнул, отдав последнюю дань прошлому, а потом, растянувшись на диване, с наслаждением стал перечитывать письмо Эми.

А в Америке в этот день Бет доживала свои последние часы. Письмо с печальной вестью почему-то не дошло до Эми, а новая весточка пришла уже тогда, когда на могиле зазеленела трава.

Эми узнала о случившемся в Веве – майская жара прогнала путешественников из Ниццы, и они направились в Швейцарию, по пути полюбовавшись на Геную и итальянские озера.

Она стойко перенесла горе и, поскольку все равно ей не довелось проститься с Бет, по совету домашних не стала прерывать поездку, чтобы постараться развеять свою печаль на чужбине. Тем не менее Эми рвалась домой и каждый день с грустью глядела на другой берег озера, ожидая, что Лори не сегодня завтра приедет утешать ее.

В самом деле он вскоре приехал. Ему тоже сообщили скорбную весть, но он получил ее несколько позже Эми, так как находился в Германии. Прочитав письмо, он тут же упаковал вещи, простился с приятелями и отправился выполнять свое обещание. На сердце у него было одновременно радостно и тяжело; он надеялся и сомневался.

Он хорошо знал Веве и, едва лишь лодка толкнулась о маленькую пристань, выпрыгнул и побежал вдоль берега к замковой башне Ла-Тур, где жили на полном пансионе Кэрролы. Мальчик-слуга растерялся при появлении Лори. Дамы только что отправились гулять на озеро. Но, кажется… Кажется, светловолосая мадемуазель осталась в саду замка. Он предложил гостю посидеть и подождать, пока он ее приведет, но Лори отказался от его услуг и поспешил в сад.

Великолепный старый сад располагался на берегу прекрасного озера. Высоко над головой Лори шумели каштаны, под ногами вился плющ, и черная тень от башни ложилась на поверхность воды, ослепительно блестевшую на солнце. В углу широкой низкой ограды стояла скамья, и Эми часто приходила туда с книгами и этюдником в надежде, что красота подарит ей утешение. Вот и теперь она сидела здесь, думая о доме, вспоминая Бет и недоумевая, почему так долго не едет Лори.

Она не слышала, как он шел через дворик, не видела, как замешкался под аркой, что вела в сад. Лори замер на минуту, присматриваясь к ней и примечая то, чего прежде, пожалуй, не видел никто – нежную сторону ее натуры. Все в ее скорбной позе говорило о том, что она любит и грустит: письма у нее на коленях, черная лента, стягивавшая волосы, и женственно кроткое, скорбное выражение лица. Даже маленький деревянный крестик у нее на шее много сказал его душе – это ведь был его подарок, и теперь, в эти печальные дни она носила его как единственное украшение.