Сестры Шанель

Литтл Джудит

ДВАДЦАТЬ ШЕСТЬ

Снаружи деревья сбросили платья из листвы. Некогда сверкающий город потускнел и теперь только слабо мерцал. La haute отправились в очередное модное место. Они были разбросаны повсюду, как блестки на сценических платьях Габриэль. Мне казалось, я подмела все, но одна из них застряла в щели между половицами и постоянно притягивала мой взгляд, словно посмеивалась надо мной.

Габриэль сообщила, что благополучно прибыла в Руайо. Мне было известно, что она терпеть не может писать письма – это была рутинная работа, напоминающая уроки композиции, чистописания, движения монахинь, – поэтому

я оценила этот жест, как бы коротко ни было ее послание. После этого я заставила себя перестать беспокоиться о ней. У сестры теперь была крыша над головой. Рядом находился Этьен, человек, которому я доверяла.

В первый раз в своей жизни я осталась одна, но в то же время в первый раз я могла приходить и уходить когда мне заблагорассудится. Никто не указывал мне, что и когда делать. Меня не удерживали никакие стены. Я предвкушала что-то новое, непонятное. Оно было похоже на поднимающуюся виноградную лозу, которая обвивалась вокруг меня, яростно тянулась к солнцу, не боясь, что монахини или канониссы срежут ее.

В обеденный перерыв или по вечерам, когда я была не нужна в магазине, я изучала город. Теперь, когда фешенебельная публика разъехалась, Виши принадлежал местным жителям и провинциалам, приезжавшим за выгодными покупками на зимние распродажи. Проходя мимо рынка, я вспоминала Джулию-Берту и надеялась, что когда-нибудь смогу убедить ее переехать сюда. Водолечебницы, открытые круглый год, привлекали благородную, хотя и менее эффектную толпу курортников, которые в одиночку или с сопровождающими прогуливались по парку на процедуры и обратно, сжимая в руках хрустальные стаканы с минеральной водой.

А еще мне нужно было выбраться из своей унылой комнаты. И я переселилась в мансарду над магазином, в светлое помещение с забавно изломанным скатным потолком, откуда с высоты птичьего полета открывался вид на оживленную Рю-де-Ним. Я разглядывала крыши особняков, вилл и шале – летних домиков creme de la creme^[31]; окна самого роскошного выходили в парк. В свободное время я прогуливалась мимо этих домов, изучая стиль, размеры, формы, словно в один прекрасный день мне предстояло выбрать один из них. Мне очень хотелось жить в большом собственном доме. Стать женщиной, которая удачно вышла замуж, получить признание.

К своему удивлению, я поняла, что похожа на Габриэль больше, чем думала. Наше Нечто Лучшее отличалось, однако в конце концов сводилось к одному: нами должны восхищаться, нас должны узнавать, и мы должны быть в центре внимания. Все то, что с нами никогда не случалось.

Виши был полон чудес, одним из которых являлся «Пигмалион» – магазин, расположенный неподалеку, вниз по нашей улице. Когда, выполняя поручение Жираров, я в первый раз вошла в его двери, меня словно поразило молнией: огромное пространство, которое, казалось, никогда не закончится, было заполнено самыми дразнящими экспонатами – платьями, перчатками, туфлями. Это было место нового типа, то, что люди называли «универмагом». Он делился на отделы – галантерея, обувь, отдел готовой одежды, отдел шелковых тканей, шторы, мебель и так далее, и так далее, и так далее.

Здесь продавали неношеные блузки и юбки и готовые платья, не требовавшие переделки и подгонки, прелестные туфли, не хранившие запаха или отпечатка чьей-то ноги; на полках стояли духи и пудра, пока не открытые payante. Я плыла от отдела к отделу, с этажа на этаж, где суетились продавцы и, улыбаясь, демонстрировали покупателям товары. Повсюду трезвонили кассы, а я про себя прикидывала, что именно куплю, как только накоплю достаточно денег. Блузку с

высоким воротником. Пояс из мягкой козлиной кожи с латунной пряжкой. И совершенно непрактичные белые туфли из тюленьей кожи с пуговицами по бокам. Теперь я была работающей девушкой, получающей приличное жалованье и не нуждающейся в благотворительности. А если у тебя достаточно денег, то вполне возможно войти в «Пигмалион» одним человеком и выйти другим. Однако мое преображение, конечно же, могло происходить только постепенно.

Моим любимым местом был отдел приданого, где было все необходимое для обустройства домашнего хозяйства. Ночные рубашки, сорочки, носовые платки. Скатерти, салфетки и кружевные салфеточки. Простыни, наволочки, покрывала. Я незаметно проводила по ним ладонью – мечта, к которой можно прикоснуться. Как только Эдриенн будет помолвлена, говорила я себе, мы купим ей здесь приданое, и я помогу вышить ее инициалы на простынях. А потом в один прекрасный день мы вернемся сюда для меня.

То были мгновения чистого блаженства. Муж, дом, очаг.

ДВАДЦАТЬ СЕМЬ

В Виши все продавцы знали друг друга. Они часто собирались вместе на le pause de midi^[32], обедали в парке, где сплетничали о покупателях и других продавцах. В холодные или дождливые дни мы встречались в маленьком кафе за чаем и сваренными вкрутую яйцами.

Вскоре я подружилась с двумя девушками. Дельфина работала в отделе тканей «Пигмалиона» и обладала блестящим опытом обращения с клиентами. В своем шляпном магазине я пыталась подражать ее манере держаться – эффектно, уверенно. Софи из цветочного магазина пахла розами. Их всегда сопровождали молодые люди. Гарсоны, упаковщики и кассиры из «Пигмалиона», официанты и посыльные из отелей.

По вечерам, обычно в среду, мы ходили в пивной ресторанчик с низкими фиксированными ценами. В субботу – в танцевальный зал с бесплатным входом. Девушки обычно танцевали друг с другом, юноши в стороне пили пинар^[33].

Время от времени под медленную мелодию они вставали и приглашали нас. А потом снова смотрели, как мы кружимся, смеясь и цепляясь друг за друга.

Чаще всего моим партнером был Ален, сын бакалейщика. И однажды Дельфина и Софи поинтересовались, что я о нем думаю.

– Он славный. – Я улыбнулась. – Такой уверенный в себе!

– Считаешь его красивым? – продолжала Софи.

У Алена были широкие плечи и сильные руки оттого, что он целый день поднимал тяжелые ящики. И мягкие карие глаза, в которых всегда светилась теплая улыбка.

– Наверное, да. – По пристальному взгляду подруг, напряженно ждущих моего ответа, я поняла – они спрашивают не для себя.

Когда в мае открылся сезон, Эдриенн приехала в Виши в компании поклонников с пышными усами и дорогими экипажами. Мод сопровождала их на скачках и в театре, что, на мой взгляд, не вязалось с серьезным подходом к сватовству.

Я навестила Эдриенн в маленьком отеле, где они остановились с Мод, и она продемонстрировала мне свой последний наряд – корсетную юбку, блузку из тонкого расшитого шифона, короткое болеро, подчеркивающее талию и ее естественную грацию, – все в оттенках серого с фиолетовым отливом.

– Как думаешь, Нинетт? – спросила она с беспокойством в голосе, ее обычная безмятежность словно растворилась. – Выгляжу я, как жена gentilhomme?

– Эдриенн! – воскликнула я, искренне восхищаясь ею. – Ты выглядишь лучше, чем жена gentilhomme! В тебе есть свет, которого нет даже в elegantes. За деньги его не купишь. И ни одна портниха не поможет в этом.