Сестры Шанель
Шрифт:
– Нет, дорогая. Это всего лишь первый антракт. Пора, – она подмигнула, – выпить шампанского.
Теперь фееричные зрители переместились в вестибюль, заполнили террасу, звезды сверкали в небе, будто они тоже были частью суаре. Дамы в бриллиантах, мужчины во фраках. Курили, громко разговаривали, смеялись, тянулись за шампанским.
Я стояла посреди этого великолепия как в тумане, не в силах сконцентрироваться, все было размыто – образы, звуки. Откуда-то издалека послышался голос месье де Бейнака, подзывающего официанта, затем материализовался поднос:
– Мадемуазель, – сказал он, галантно передавая мне изящный хрусталь.
– Мерси, – поблагодарила я, переводя взгляд с него на официанта, стоявшего с подносом, и замерла, увидев среди сияния и блеска знакомое лицо. Это был Ален, его румянец исчез, он был белее мела, губы плотно сжаты, недавно сказанные им слова эхом отдавались в моей голове: «Я устроился на другую работу, в ночь». Его обычно добрые глаза стали жесткими, он долго не отпускал мой взгляд, чтобы я до конца осознала всю силу его презрения. Господин де Бейнак взял себе последний бокал и бросил на пустой поднос несколько монет. Вслед за этим Ален исчез.
Было очевидно, что он себе вообразил, увидев меня, роскошно одетую, в сопровождении мужчины из высшего света. Для Алена это могло означать только одно. Я была «занята», продавая себя.
На следующий день я отправилась к бакалейщику. Хотела объяснить Алену, что Мод просто компаньонка, что Эдриенн скоро будет помолвлена, в глубине души понимая, что он все равно будет чувствовать себя преданным, особенно когда я наконец скажу ему, что не могу стать его женой. Это моя вина, что я так долго не опровергала то, на что он надеялся.
Я прождала почти двадцать минут, стоя возле магазина, пока мне не пришлось вернуться к работе. Каждый день на неделе я приходила снова и снова, но он так и не появился. Дельфина тоже избегала меня, разговаривала с клиентами дольше, чем обычно, не смотрела в мою сторону, уходила в другом направлении, делая вид, что не слышит, как я зову ее. Софи, заметив, что я вошла в цветочный магазин, сразу бросилась в заднюю комнату и не вернулась. На скамейке в парке, где мы обычно обедали, я теперь сидела одна.
Ален, должно быть, рассказал всем, что видел в опере. Вернее, то, что ему там показалось. Я не могла позволить им думать, что это правда. Эти, пусть и ложные, слухи могли поставить под угрозу мое положение у Жираров. И если бы они просто дали мне шанс объяснить, что я не из тех, кто оказывает услуги, мы могли бы снова стать друзьями. Мы могли бы даже вместе посмеяться над этим.
На следующее утро я сказала мадам Жирар, что у нас кончаются нитки, и предложила купить их в «Пигмалионе». Я была полна решимости не позволить Дельфине игнорировать меня.
– Что ты здесь делаешь? – прошипела она, когда я загнала ее в
– Интересно, почему? Я не сделала ничего плохого. Я была с тетей и компаньонкой.
– Компаньонка? Вы это так называете? Ты имеешь в виду даму, которой платят за то, чтобы она знакомила молодых, готовых на все женщин с мужчинами, ищущими свидания? Ты всегда важничала, – кипела она. – Всегда болтала о шляпах и моде так, словно ты слишком хороша, чтобы быть просто продавщицей или женой бакалейщика. У меня даже возникли подозрения на твой счет. Ну, теперь все знают, кто ты на самом деле. И эта твоя тетя тоже. Непорядочные. Проститутки. Шлюхи.
Так вот оно что. Неделю назад мы были друзьями. А теперь нет, и все потому, что я не следовала тому, что она считала правильным. Я смотрела на ее самодовольное лицо, на ее вздернутый подбородок, на окружающие нас корсеты, китовый ус, галстуки и ремни, рог, дерево и сталь. Одни вещи стояли прямо на полках. Другие были надеты на манекены, которые смотрели в никуда мертвыми глазами.
Бедная Дельфина. Мне было почти жаль ее. Она не понимала. Мы обе жили в клетках, определенных нашим положением в обществе.
Но я хотя бы пыталась выбраться из своей.
ТРИДЦАТЬ ОДИН
Обвинения Дельфины бурлили в моей голове несколько дней. Теперь мне было все равно, что думают она и остальные, меня терзала обида. Они считались моими друзьями, и все же они не слушали меня, не давали шанса что-либо объяснить. Конечно, в глубине души я никого не винила. С их точки зрения это выглядело так, будто я предала своих товарищей и все, к чему они стремились. Но в каком-то смысле я им завидовала. Они были довольны тем, что имели и кем стали.
«Они не такие, как мы». – Габриэль всегда морщила нос, говоря о других сиротах в Обазине и о малоимущих в Мулене. Да, теперь я была согласна: мы разные. Их ноги твердо стоят на земле, в то время как мы витаем в облаках.
Вот почему Габриэль жила в Руайо. В последнем письме она сообщала, что путешествует и вместе с Этьеном и его друзьями из высшего общества посещает различные ипподромы по всей Франции. Они наблюдают, как соревнуются чистокровные лошади Этьена. Ее жизнь если и не была респектабельной, то уж точно интересной, а она всегда к этому стремилась.
А моя жизнь неспешно текла в шляпном магазине, и я была полна решимости добиться успеха на этом поприще. Пусть я осталась без компании, зато могу заработать денег, чтобы купить в «Пигмалионе» блузку с высоким воротником.
Однажды днем в конце сентября Эдриенн с Бижу на руках впорхнула в магазин, и я поняла, что у нее есть новости. Прежде чем мы смогли поговорить, пришлось обслужить двух посетителей и подождать, пока мадам Жирар уйдет в заднюю комнату.
– О, Нинетт! – поделилась Эдриенн со смесью восторга и беспокойства на лице. – Ты не поверишь – я еду в Египет!