Сетевые публикации
Шрифт:
Так и жили, тем держались. Но устали — и высшим благом была прокламирована личная независимость. И однажды концептуалист Кабаков создал инсталляцию «Человек, который улетел» — и показал пустое место, оставшееся после человека, уставшего от общества. Кабаковский персонаж соорудил из подтяжек катапульту и улетел на свободу — прочь от дурацкой реальности, в хорошие страны. Пустое место, оставшееся от улетевшего человека, и есть образ интеллигенции наших дней. Образ растаял.
Собственно, пост-модернизм (в том числе и российский пост-модернизм: Кабаков, Пригов, Рубинштейн и т. п.) был защитной реакцией культуры на экзистенциализм. Определенность надоела, прискучил пионерский
Однако нынче приняли другое решение.
Появилась риторика интеллигента, который отстаивает собственные права — а не права какого-то дяди; за свои права пойдет на демонстрации. То есть, интеллигент сегодня говорит, что он борется за главное: за абстрактные положения демократии, за права базовые, за общие положения.
Но дело в том, что абстрактной демократии не бывает. Не бывает свободы и прав вообще. Как говорил экзистенциалист Камю: «Человек — это не абстракция». Жизнь конкретна и судьбы людей конкретны. Литература, которая служит абстракции — мертва. Пьеру Безухову или герою Высоцкого с такой моралью родиться невозможно.
Закономерно, что в корпоративном государстве, при наличии корпоративного капитализма — возникли корпорации мастеров искусств. Литераторы и художники разделились как прежде, во времена Советской власти, — по цехам и секциям, возникли профессиональные связи и табели о рангах. Появились, как в те самые времена: литературные салоны, журнальные иерархи, издательские авторитеты. Литература русского экзистенциализма создавалась любителями — любителем был и Толстой. Но сейчас наступила пора профессионалов, воспитанников литинститутов и питомцев объединений, газетных громовержцев, новых Фадеевых и новых Алексеев Толстых, новых Демьянов и новых Софроновых.
И — непременный компонент литературного салона: у литераторов возникла салонная гражданская позиция.
Как и нужная публикация, и нужная премия, салонная гражданская позиция есть необходимый атрибут профессионала. Гражданская позиция не связана с обычными гражданами, но обозначает особую писательскую миссию. Профессия литератора допускает отдельное существование гражданственной позиции и отдельное существование рыночной продукции. Общий балл должен соответствовать образцам, но гражданская позиция существует не в литературном образе, а как бы довеском. Можно писать бульварную литературу, а гражданскую позицию заработать на трибуне — дослать сухим пайком. Это здравый подход, он совершенно не соответствует критериям экзистенциализма — ну, так ведь с общей моралью было покончено.
Теперь — мораль корпоративная, цеховая, и литература тоже корпоративная. Националисты — отдельно, пост-модернисты — отдельно, бытописатели отдельно, и они друг другу не мешают, даже и не спорят. Встречаясь на митингах, они не ссорятся, поскольку гражданские позиции, как и премии, не связаны с жизнью и творчеством.
Худшее, что может сделать литератор, это нарушить корпоративную мораль — вот Захар Прилепин попытался спросить нечто некондиционное, и ему теперь долго придется объяснять, что он имел в виду, чтобы безболезненно встроиться в ряды салона.
Русское общество каким было, таким и осталось — разве что феодалы-богачи появились, вот и все. По-прежнему рыбачат в Баренцевом море рыбаки; алкаши по-прежнему едут из Москвы
Возможно, это разумная позиция. И писательский профессионализм выражается, в частности, в том, чтобы даже за свободу народа бороться отдельно от народа. В конце концов, одно из достижений XX века — это построение демократии помимо народа.
У писателей много профессиональных приемов в передаче быта и характеров. Иногда получается написать смешно и едко, иногда пафосно. Многие сегодня говорят о том, что возникло новое поколение российских писателей — расцвет литературы. Так и есть, пишут много. Только вот героев создать больше не получается. Бандиты и барыги, характеры гротескные, удаются, а вот Сирано и Пьеров больше в литературе нет. Любительства нет — Пьер ведь был интеллигент-любитель.
Экзистенциализм — это гуманизм, сказал Сартр однажды. Сартр имел в виду простейшую вещь. Абстрактной свободы не бывает: чтобы быть свободным, надо разделить жизнь других. Разделить не корпоративную интригу литераторов, не миссию избранных, не мораль цеха — но жизнь так называемой черни. У Сартра есть удивительные слова, отрицающие уникальность писателя и одновременно превозносящие его труд: «ты стоишь всех — но тебя стоит любой».
Это аксиома искусства. Писатель ровно ничем не интересен сверх того, чем интересен каждый человек. Но если он может выразить нечто — пусть это будет понимание боли другого, иной задачи у писателя нет. «Жизнь ведь тоже только миг, только растворенье нас самих во всех других как бы им в даренье», так Пастернак поддержал мысль Сартра.
Другого способа для создания гуманистической литературы не существует.
Клопы. «Акции прав» — абстракция круговой поруки (25.10.2012)
Бойс и Ворхол высказались: «Отныне каждый — художник». О, смелые умы! Они не сказали: «Каждый — миллиардер», хотя это ещё приятнее слышать. Авангардисты, которые лизали зад богачам, понимали разницу между финансами и манифестами. Поровну можно разделить только такую дрянь, как искусство — самовыражайся! Вандализм даст людям искомое ощущение равенства. А капитал не трожь, это не для всех.
Перед встречей с миллиардером волнуешься: особенное существо! Художник отныне каждый, а миллиардер — не каждый. Я пришел в бар раньше назначенного, заказал вина. Бармен наглый.
— Может быть, сначала назвать вам цену?
— Да, пожалуйста.
— Сорок фунтов осилите?
— За бутылку?
— За порцию.
— Дешевле есть?
— Вот — всего шестнадцать.
— За стакан вина?
— За семьдесят пять граммов. Плюс обслуживание. С вас тридцать фунтов.