Сети разума

Лонли Ли

– Но ты прекрасно говоришь по-русски! – воскликнул Котов и тут же спохватился. – Только говоришь, да? Не читаешь, не пишешь?

– Нет, я читаю, пишу, но… Во-первых, у прадеда был почерк… очень своеобразный. Трудно разбирать, если язык для тебя не родной… Ну и плюс всё написано ещё тем языком, дореволюционным. И я уже не всё понимаю… Даже если могу разобрать буквы, смысл многих слов мне не понятен. Мне нужна помощь… Ты мог бы…?

– Не вопрос. Давай посмотрю.

– Спасибо. С собой у меня дневника нет. Он дома, в Сиднее. Я не мог просто выкрасть его из сейфа – мать сразу заметила бы. Мне кажется, она специально прячет его от меня… Но пока она здесь, я должен

вернуться в Сидней – подготовить коллекцию к вывозу. И я смогу сделать копию дневника – у поверенного отца есть ключ от сейфа, и я думаю, что смогу его уговорить… Он был верен отцу, и мне кажется, он тоже не хочет, чтобы наша семья потеряла своё достояние…

Котов допил уже порядком остывший кофе и кивнул:

– Договорились. Я помогу тебе… А долго лететь из Москвы до Сиднея?

Джеймс пожал плечами:

– Тридцать часов, с пересадкой в Гуанчжоу. Это в лучшем случае.

Юрий присвистнул:

– Тридцать часов!

– Для тебя это, может, и долго, а я привык, – улыбнулся собеседник: – Из Австралии куда бы ты ни летел – всегда будет долго.

Юрий усмехнулся в ответ:

– Когда летишь?

– Завтра-послезавтра, – сказал Строгофф. – Как только мать найдёт какую-то свою старинную подругу. Чтобы она не чувствовала себя здесь слишком одинокой. Но до выставки время ещё есть – я думаю, мы успеем.

– Да. Время у нас пока есть…

***

В понедельник в десять утра Ричард Корриган уже был в своём офисе, а его коллега из департамента по борьбе с наркотиками Дуглас Бишоп знакомил инспектора с обстоятельствами дела об убийстве в Эль-Пасо – всё было собрано в большой красной папке с кучей документов: фотографии с места преступления, показания свидетелей…

Даже на фотографиях резные фигурки выглядели потрясающе – небольшие, максимум три дюйма в высоту, невероятно хрупкие на вид, удивительно точно воспроизведенные лица – видны даже маленькие зубки, а у одного солдатика – и крохотная родинка на лице. Плюс несколько слоёв тончайшего костяного кружева, изображающего одежду конца семнадцатого века, скелеты и внутренние органы людей. Корриган присвистнул от удивления.

– Впечатляет? – тихо спросил Бишоп.

– Не то слово… Никогда не видел ничего подобного.

– Согласен. И знаешь… это кощунство, то, что я сейчас скажу, но на секунду я даже понял, ради чего были все те убийства… Хотелось бы увидеть хоть одну из этих фигурок вживую – только где ж их достать?

Корриган задумался: по роду деятельности ему часто приходилось иметь дело с коллекционерами и экспертами в области всевозможных видов искусства по всему миру. Мысленно перебирая в памяти всех, кто имел хоть какое-то отношение к резной миниатюре, Ричард быстро пришёл к выводу, что никто не сможет предоставить ему больше информации, чем оценщик ценностей парижского музея Клюни, которого он не видел уже много лет.

Нелюдимый и в чём-то даже социопатичный Анри Дюруа, бесспорный международный авторитет в области резьбы по кости, был страшным консерватором и всегда до последнего оттягивал момент наступления прогресса в собственной жизни. Он не только не любил выходить из дома, но и слыхом не слыхивал о современных средствах связи – в то время как его коллеги охотно принимали участие в онлайн-конференциях и консультациях, Анри не имел даже адреса электронной почты: если удастся вызвонить его по стационарному телефону (то есть если Дюруа соизволит ответить на звонок) – считай, тебе уже крупно повезло.

Единственное место, где можно было встретить Анри Дюруа –

его собственная квартира в Париже, и инспектору Корригану это было хорошо известно.

– Давно я не был в Париже, – произнёс вслух Ричард. – Есть там один эксперт по резьбе… который как гора у Магомета – никогда не придёт сам. Так что придётся, вероятно, мне. Попрошу Энни заказать билеты на самолёт. С чего-то ведь надо начинать, да?

– Однозначно, – кивнул Бишоп. – Это как раз по твоей части. Ты давай, лети, а я пока здесь поработаю с бумагами – может, ещё что-то найду.

Раздался стук в дверь, и высокая симпатичная шатенка в прямом тёмно-синем платье до колен – секретарь департамента Энни Смит – сама вошла в кабинет вместе с крепко сбитой девушкой, которая ростом едва доставала ей до плеча. Интерполовцы окинули новенькую оценивающим взглядом: классические синие джинсы прямого кроя, белая майка, чёрная кожаная куртка с закатанными рукавами, связанные в длинный хвост на макушке светлые волосы, жвачка во рту и большие солнцезащитные очки – ни дать ни взять, американский полицейский из детского комикса. Девушка сняла очки, и Корриган сразу понял, что сейчас скажет Энни: он десятки раз видел взгляд, как у незнакомки: так обычно горят глаза у практикантов.

Энни коснулась плеча девушки и быстро сказала:

– Корриган, принимай пополнение. Алекс Стивенсон – только сегодня из Нью-Йорка. Пять лет в американском департаменте по борьбе с наркотиками, лучшие результаты в стрельбе и беге на короткие дистанции. Перевели на дело с фигурками, главный ты, – круто развернулась на шпильках и вышла из кабинета, не дожидаясь ответа.

Алекс, стараясь не смущаться, подошла к Корригану и протянула руку:

– Рада познакомиться, босс.

Девушка не лгала – она действительно была рада познакомиться с Ричардом Корриганом.

Отец Алекс, Марвин Стивенсон, всю свою жизнь проработал в ФБР. Алекс была поздним ребенком – когда родилась дочь, Марвину было уже под пятьдесят. Десять лет спустя его молоденькая жена бросила мужа вместе с дочерью и сбежала с любовником в Майами, оставив лишь записку, в которой было всего несколько слов… Тогда Марвин решил, что не может рисковать оставить девочку сиротой, и ушёл в отставку. Тем не менее, Стивенсон по-прежнему оставался в эпицентре активной жизни – сотрудничал в качестве консультанта и с ФБР, и с Интерполом, и с местным отделением полиции: не то чтобы без него никто не мог обойтись, просто огромное количество старых связей и сорокалетний опыт борьбы с преступностью сделали своё дело. К тому же Марвин был очень радушным, отзывчивым человеком и на лету схватывал самую суть дела, обращая внимание на незаметные на первый взгляд детали. Словом, с ним приятно было иметь дело.

Алекс же, в отличие от старика Марвина, росла застенчивой, необщительной девочкой – её единственным другом долгие годы был её собственный отец, который занимался не только образованием дочери, делая с ней уроки и устраивая вылазки в музеи и на научные конференции, но и её физическим воспитанием. Девочка с раннего детства занималась карате и боксом, бегала, скакала верхом, плавала… и мечтала работать в полиции. Марвин был, мягко говоря, не в восторге от того, что дочь избрала в качестве профессии постоянный риск, однако в глубине души гордился своей девочкой и не сомневался в том, что она всегда сможет за себя постоять. Так благодаря связям отца, получив впоследствии необходимое образование, Алекс попала в Интерпол.