Севастопольская страда (Часть 1)
Шрифт:
– Покорно благодарю, а?! Кажется, мы скоро начнем штурмовать их, а?..
– не столько радостно, сколько встревоженно обратился к Халецкому Рыжов и энергично оттянул раз, и два, и три тугие седые усы.
Действительно, скоро заметно стало движение в отряде Семякина, и показался на своей лошадке сам Семякин почему-то с обнаженной, несколько как будто башкирского склада головой. Фуражку свою он держал в обеих руках перед собою.
Может быть, он что-нибудь говорил солдатам, - слов его не было слышно. Видно было только, что он низко поклонился
Роты шли без выстрела.
Солдаты не сбивались с ноги и отбивали шаг торжественно, хотя редут весь был заволочен дымом от сильного ружейного огня его защитников. Ряды обходили убитых и тяжело раненных, свалившихся на землю, и смыкались вновь, а легко раненные шли вместе с другими, не отставая, поскольку хватало сил.
Эта атака пехотинцев была похожа на атаку конницы, - таким широким шагом двигались роты, и так быстро сокращалось расстояние между ними и подножием холма.
Гусары стали на стремена, чтобы лучше видеть.
Вот уже к самому холму подошли первые две роты. Напряженно ждали гусары "ура", и "ура" донеслось до них. Азовцы ринулись вперед и облепили холм.
Это было подмывающее зрелище: со штыками наперевес иные бежали наискось по холму, сталкиваясь и подпирая один другого, другие, более запальчивые и молодые, уверенные в себе, карабкались прямо по крутогорью к амбразурам орудий и вот уже лезли через амбразуру внутрь редута.
Редуты защищали турки. "Ура" мешалось с криками "алла". Опытные глаза гусар, отбывавших Дунайскую кампанию, видели, что штыковой бой там, внутри окопа, начался.
– Возьмут!.. Сейчас возьмут!
– вскрикнул поручик Корсаков.
– Раз орудия там молчат, значит редут уже наш!
– радостно отозвался ему Войнилович.
– И значит, нам надо готовиться к атаке!
– подхватил Халецкий, вопросительно поглядев на Рыжова.
Рыжов же, вооруженный зрительной трубой, взятой им у ординарца, следил за тем, что делалось на холме Канробера, напряженно и молча.
И вдруг закричал он:
– Бегут! Турки бегут, благодарю покорно!.. Англичане тоже отступают!
И снова припал глазами к трубе.
Правее дороги, на которой стояли гусары, проскакала вперед кавалькада всадников: сам командующий боем генерал Липранди и несколько человек его адъютантов; а через две-три минуты - барабаны, полковая музыка; и на второй и третий редуты двинулись батальоны Левуцкого, а на самый отдаленный, четвертый, - Одесский полк.
Однако турки, сидевшие в этих трех редутах, даже не защищались и не захотели принимать штыкового удара русских, как в первом: они бежали вслед за своим командиром Сулейманом-пашою.
Часть их, добежавшая до стоящего в резерве пехотного полка шотландцев, была остановлена
Расстроенное воображение турок рисовало им картину, близкую к картине потопа: русские войска казались им теперь неисчислимыми и несокрушимыми, почему им и хотелось как можно скорее добраться до спасительных кораблей Балаклавской бухты, но отнюдь не с пустыми руками.
А между тем канонада под Кадык-Коем встревожила уже Балаклаву, и из обширного лагеря около нее шли на помощь шотландцам гвардейская дивизия герцога Кембриджского и дивизия генерала Каткарта, а на Сапун-горе Боске выстраивал в линию позади укреплений весь свой корпус, и сюда, как в место более высокое и прочное на случай атаки русских, скакали оба главнокомандующих союзных армий - Канробер и Раглан.
Четвертый редут, замыкавший долину, был очень близок к Сапун-горе, поэтому, чуть только был он занят одессцами, на нем стали рваться французские бомбы.
Липранди заметил это, и от него был послан прикомандированный к нему Меншиковым капитан-лейтенант Виллебрандт с приказом срыть вал редута, изрубить лафеты взятых там трех орудий, а тела орудий сбросить с горы.
Разгоряченный успехом дела, статный и красивый полковник Скюдери, выслушав Виллебрандта, с полным недоумением поглядел на него и кругом на своих одессцев.
– И потом что же должен я делать?!
– резко крикнул он.
– Отступить?
– По всей вероятности, отступить, - что же вы можете делать еще?
– в свою очередь спросил его Виллебрандт, преувеличенно хлопая густыми белыми ресницами, как крыльями.
– Отступить?
– повторил Скюдери крикливо, исказив красивое лицо.
– Непременно!
– уверенно и даже несколько свысока, как адъютант не Липранди, а самого светлейшего, ответил Виллебрандт.
Скюдери оглянулся на задымленную Сапун-гору, с которой летели ядра и бомбы, и, выхватив шашку, зло и звонко ударил по лафету стоявшего около него английского орудия, которое нельзя было вывезти отсюда как трофей.
II
Генерал Рыжов старыми, но еще зоркими глазами пристально вглядывался через трубу в эту движущуюся панораму боя, где густо заволоченную дымом, где очень четкую, яркую, но тем не менее весьма загадочную.
Он заметил и кавалькаду - Липранди с его штабом - на холме Канробера и встречавшего своего начальника дивизии мешковатого Семякина, которого узнал по казачьему маштачку соловой масти; он разглядел и хозяйственную суету и оживление на редутах втором и третьем, которые днепровцы и украинцы уже деятельно принялись приспосабливать к защите на случай штурма союзников; но то, что увидел он на четвертом редуте, поставило его в тупик: два задних батальона Одесского полка от него отходили.
Правда, на самом редуте все время рвались снаряды, но батальоны шли не вперед, а назад, - это было не совсем понятно.