Севастопольский бронепоезд
Шрифт:
Артподготовка длилась целый час. Бронепоезд свою задачу выполнил успешно.
Но когда мы возвращались, налетели самолеты. С жутким воем они начали пикировать на состав. И тут мы еще раз убедились в исключительном хладнокровии нашего командира, в его умении маневрировать, уклоняясь от вражеских бомб. И до чего же четко выполняли все его команды наши машинисты! Не будь они такими умелыми и исполнительными, давно бы, наверное, фашистские стервятники накрыли бронепоезд.
И все же одна бомба упала совсем близко. Этого было достаточно, чтобы осколками ранило трех наших
Тают наши ряды. Хорошее настроение, вызванное удачными боевыми рейсами, омрачается все чаще потерями личного состава.
9 марта весь экипаж облетела печальная весть: в подземном лазарете скончалась от ран, полученных на передовой, отважная пулеметчица Нина Онилова. Это известие потрясло всех и особенно острой болью отозвалось в сердцах тех, кто знал или хотя бы один раз в жизни видел ее.
И все же нередко бывают и радости. 15 марта меня вызвал командир бронепоезда:
— Поедем в седьмую бригаду.
И вот мы на Федюхиных высотах. Солнце только-только поднималось из-за горизонта, его лучи золотили раскинувшиеся вокруг гребни высот. По извилистым ходам сообщения нас провели на наблюдательный пункт. Попросив разрешения у сигнальщика посмотреть в стереотрубу, я прильнул к ее окулярам. Впереди в розоватой дымке вырисовывались мягкие очертания горы с небольшой часовенкой на вершине. Это, Итальянское кладбище. Там — враги.
На НП собирались командиры батальонов. Здесь я впервые увидел командира 7-й бригады полковника Жидилова, о котором ходила крылатая слава среди защитников Севастополя. Открытое лицо, приветливая улыбка, добрые глаза его сразу же как-то располагали к себе. Он был высок, строен, чисто выбрит, в хорошо подогнанной форме.
— Ну как, железняковцы, воюем? — полковник улыбнулся, обнажив крупные, ровные зубы. Я не успел ответить, как вдруг увидел на НП среди командиров Леонида Павловича Головина. Это и удивило, и очень обрадовало меня. Подойти к нему в этой деловой обстановке я не мог — командир бригады как раз проводил рекогносцировку и ставил задачу командному составу для боя. Бронепоезд должен поддерживать бригаду в наступлении.
Но Леонид Павлович заметил меня, улыбнулся и приветливо кивнул головой.
Когда полковник закончил объяснение задачи и пожелал всем успеха, капитан Головин подошел ко мне, дружески обнял. И пошли расспросы. Я рассказал о ребятах бронепоезда, он — о своих морских пехотинцах.
Полковник Жидилов, проходя мимо, заметил:
— Что, старые друзья-железняковцы встретились?
— А мы со старшиной друзья по Одессе, хоть там и не знали друг друга, — ответил Леонид Павлович.
— Вот оно как… — проговорил полковник. — Ну, что, — обратился он ко мне, — трудно, наверное, без капитана?
— Отдайте его нам обратно, — выпалил я с самым серьезным видом.
Полковник улыбнулся:
— Вишь, чего захотел… Мне бы самому побольше таких боевых офицеров. Да у вас и Чайковский неплохой помощник командира.
— Да, очень хороший помощник, — подтвердил я. — Но он ранен и находится в госпитале.
Полковник
— Вот оно что… Ну, ничего, обойдетесь пока… Опыт у вас уже большой.
Он говорил со мной так, будто мы с ним вправе были решать вопросы о назначении личного состава.
Леонид Павлович посмотрел на часы:
— Жаль, времени больше нет. Надо спешить в батальон.
За эти несколько коротких минут я многое узнал о Леониде Павловиче… С бронепоезда его назначили в Туапсе начальником артиллерии подвижной железнодорожной базы. Когда в декабре под Севастополем стало туго, он прибыл со своим батальоном и влился в 8-ю бригаду полковника Вильшанского. Воевал на участке горы Азис-Оба, защищая станцию Мекензиевы горы, затем 30-ю батарею, участвовал в контрнаступлении на высоту 42,7 в районе батареи. В ходе декабрьских боев 8-я бригада понесла настолько большие потери, что ее пришлось расформировать. Командир батальона Леонид Павлович Головин с остатками личного состава был передан в бригаду Жидилова.
Завтра батальону Леонида Павловича приказано вести наступление на высоту 157,4. Это его пехотинцев будет поддерживать огнем наш бронепоезд.
Прощаясь, капитан попросил передать привет всем железняковцам, а особенно лейтенанту Кочетову. Он пожал мне руку и быстро ушел по траншее в сторону Итальянского кладбища.
Солнце уже успело подняться высоко. Оно будто смахнуло туманную пелену с гор, все вокруг засияло, озарилось утренним светом. На вершине противоположной горы засверкала солнечным зайчиком белая часовня.
Долго я еще находился под впечатлением встречи с капитаном Головиным. А когда вернулся на бронепоезд, рассказал обо всем бойцам. Все с большой теплотой вспоминали о Леониде Павловиче. И, казалось, с еще большим усердием вели огонь по противнику, зная, чей батальон они поддерживают в бою.
Все чаще наш бронепоезд совершал налеты на врага. В боевом журнале появлялись все новые и новые записи. Вот лишь некоторые из них:
«16 марта 1942 г. Бронепоезд стрелял из укрытия. Уничтожил один артиллерийский дзот с прислугой, два пулеметных гнезда.
20 марта. Подожжена цистерна с горючим, разрушен наблюдательный пункт немецкого полка.
25 марта. Стреляли по скоплению противника, вновь прибывшего на передовую. Уничтожено 4 автомашины, кухня, цистерна с горючим и много живой силы. Выпущено 180 снарядов и мин…»
Наши разведчики пробирались к самым позициям врага. Молчанов проявлял исключительные способности к разведке. В нем было что-то от нашего Бориса Зорина.
Иногда в группу разведчиков попадал и я. Как-то мы отправились к передней линии вшестером: Молчанов, Кочетов, Дроздов, Козаков, я и Мячин. Вышли на рассвете. Несмотря на столь ранний час, передовая уже была охвачена перестрелкой. Мелодия боя нарастала с каждой минутой. К частым очередям пулеметов и автоматов то и дело присоединялись орудийные залпы. В воздухе пахло пороховой гарью, но она растворялась в пряном аромате пробуждающейся к жизни природы. Синеватая пороховая дымка, стелившаяся по земле, смешивалась с молочно-белым туманом, покрывала позеленевшие холмики.