Север и Юг. Великая сага. Компиляция. Книги 1-3
Шрифт:
Внезапно Джордж остановился. Сквозь доски сарая пробивался желтый свет.
– Там кто-то есть, – сказал он, показывая вперед.
– Да, я знаю. – Констанция взяла его за руку. – Но тебе не о чем волноваться. Идем.
– Знаешь? – изумился Джордж, шагая дальше. – Ты не будешь так любезна объяснить мне, что все это…
– Мистер Белзер? – шепотом позвала Констанция, остановившись у двери сарая. – Это Констанция. Вам лучше переставить фонарь. Его заметно снаружи.
Свет в щели погас. Белзер был лавочником из деревни, квакером. Но какого черта он здесь делает? Дверь приоткрылась, и Джордж увидел
Юноше, кутавшемуся в одеяло, едва ли исполнилось двадцать, но страх и истощение делали его вдвое старше. Кожа у него была янтарно-коричневой.
– Нам просто негде было его спрятать, – сказал Белзер Джорджу. – Он пришел ко мне сегодня рано утром. Но у меня больше небезопасно оставлять… путников. Слишком многие уже знают о моей причастности к этим делам. А сегодня особенно важно хорошо спрятать мальчика. В Лихай-стейшн прибыл представитель нового окружного инспектора.
Белзер говорил о новом федеральном инспекторе по поиску беглых рабов. Восемнадцатого сентября президент Филлмор подписал закон о возврате беглецов, и механизм принуждения тут же заработал.
Парень шмыгнул носом, потом два раза чихнул.
– И как давно ты этим занимаешься? – Джордж повернулся к жене, все еще не оправившись от потрясения.
– Мистер Белзер обратился ко мне весной. С тех пор я ему помогаю чем могу.
– Но почему ты ничего мне не говорила?
– Не сердись, Джордж. Я не знала, как ты к этому отнесешься.
– Ты прекрасно знаешь, что я думаю о рабстве. Но препятствовать исполнению нового закона – серьезное преступление. Если об этом узнают, ты можешь попасть в тюрьму.
– А куда попадет он, если его поймают? – воскликнула она, указав на дрожавшего юношу. – Обратно в Северную Каролину. Один Бог знает, какие жестокие наказания его ждут.
– Но почему ты решила заниматься этим сама?
– Потому что теперь преимущества на стороне рабовладельцев. Считается, что все дела федеральные инспекторы будут рассматривать беспристрастно. Однако по новому закону они получают по десять долларов за каждого возвращенного раба и по пять – за тех, кого решат не возвращать. И это называется беспристрастность? Да это просто фарс!
– Обычный компромисс, – заметил Джордж.
– Вы можете называть это так, как вам больше нравится, мистер Хазард, – почти враждебно произнес Белзер, – но этот новый закон все равно останется преступлением перед Богом и перед совестью этой земли. Констанция, мне очень жаль, если я стал причиной разногласий между вами и вашим супругом. Думаю, мы ошиблись в нем. Я постараюсь найти для Эбнера другое место.
– Стойте! – воскликнул уязвленный Джордж; все посмотрели на него. – Я же не сказал «нет».
Гнев в глазах его жены сменился надеждой. Она порывисто шагнула к нему:
– Нам ведь только и нужно что немного продуктов, еще одеял и висячий замок на дверь. Да, еще какие-нибудь предупреждающие знаки, чтобы люди сюда не забредали. Если я потрачу деньги на что-то, кроме этого, я тебе скажу. А в остальном тебе незачем беспокоиться о том, что здесь происходит.
– Не беспокоиться о тайной пересыльной станции на моей собственной земле? Вот уж не соглашусь. – Джордж
– Он стоит на отшибе, – ответил за нее Белзер, – к нему можно подойти через лесные заросли на холме. И… э-э… пассажиры могут прибывать на эту станцию и отбывать в Канаду незаметно.
Секунд пятнадцать Джордж смотрел на шмыгавшего носом изможденного беглеца. Он понимал, что выбора у него нет.
– Ладно, но я должен потребовать соблюдения некоторых условий для общей безопасности и…
Договорить он не успел. Констанция стремительно обняла его и принялась целовать, а Белзер бормотал что-то утешительное Эмберу, который сначала широко улыбнулся, а потом снова принялся чихать.
Джордж гордился поступком Констанции. В свою тайну они посвятили только Мод. Все трое согласились, что больше в семье никому о «станции» рассказывать не следует. Стэнли и Изабель, скорее всего, приняли бы такую идею в штыки, потому что Стэнли не желал никаких проблем. С недавних пор он проводил дома лишь два-три дня в неделю, все остальное время обхаживая своих новых друзей в Гаррисберге или в Филадельфии.
Среди демократов штата началась отчаянная борьба. Она стравила друга Стэнли сенатора Кэмерона с признанным главой партии Баком Бьюкененом. После службы в должности государственного секретаря при Полке Бьюкенен в 1848 году сам баллотировался на президентский пост. И за свой провал винил именно интриги Кэмерона. Теперь эти двое публично отреклись друг от друга. Стэнли сделал ставку на Кэмерона, что Джордж считал совершеннейшей глупостью.
Но разве можно быть в чем-нибудь уверенным в такое бурное время, когда не только сторонники партии, но и сами ее члены меняются в один день? Недавно появилась еще одна реальная сила – Партия свободной земли. Эта воинственно настроенная группа заключила союз с вигами, активно выступавшими против хлопковых плантаторов, с бывшими членами Партии свободы и радикальными демократами, твердо стоявшими на антирабовладельческих позициях.
По мнению Джорджа, Партия свободной земли занималась тем, что вместе с водой выплескивала и младенца. Они заявляли, что выступят против появления новых территорий, если ценой прироста страны будет признание на них рабства. Вирджилия посещала каждое собрание партии в их штате – точнее, каждое, на котором женщинам разрешалось присутствовать на балконе. И писала длинные письма с требованиями пустить женщин в партер как равноправных участниц.
Вирджилию в существование тайной пересыльной станции трое заговорщиков тоже решили не посвящать. Конечно, она не стала бы возражать, но едва ли смогла бы сохранить секрет. А у Хазарда работало много людей, остававшихся противниками свободы негров, причем весьма жесткими. Этим людям свободные чернокожие казались угрозой, потому что могли отобрать у них работу. Разумеется, Джорджу бы хотелось, чтобы на его производстве не было места такого рода ненависти, но он прекрасно понимал, что никакое правительство и никакие законы не способны побороть этот глубоко укоренившийся и не поддающийся разумному объяснению страх. Призывами к совести его быстро не преодолеть. Только просвещение и смена, возможно, даже не одного поколения могут изгнать эти предрассудки навсегда.