Север и Юг. Великая сага. Компиляция. Книги 1-3

Джейкс Джон

Сквозь облака над Митинг-стрит прорвались снопы света, заливая улицу перед Ирландским залом. Лицо Тео Джермана засияло, как лицо золотой статуи. Мари-Луиза чуть не потеряла сознание. Молодой человек вдруг шагнул вперед.

– Сэр, смею ли я попросить вашего разрешения…

«О да!» – подумала девушка, задыхаясь от счастья, но он даже не успел договорить, как Купер буквально толкнул дочь в сторону Миллс-Хауса, перебив его:

– Всего хорошего, мистер Джерман.

– Папа, ну как ты мог? – всплеснув руками, негодующе воскликнула Мари-Луиза уже в карете. – Он же хотел попросить разрешения

прийти к нам в гости!

– Я так и понял. Не могу поверить, что ты действительно хочешь, чтобы эти проклятые наемники-янки осквернили наш дом на Традд-стрит. Он наверняка один из организаторов этой ужасной Юнионистской лиги или еще чего-нибудь столь же омерзительного. Будь он джентльменом, тогда другое дело. Но такие, как он, не будут ухаживать за моей дочерью. Когда тебе придет время обзавестись кавалером, я тебе сообщу.

– Папа! – Мари-Луиза чуть не плакала.

Не обращая на нее внимания, Купер дернул поводья, поворачивая лошадь к Традд-стрит. Они проехали мимо Тео Джермана, который все еще стоял перед зданием Ирландского зала, освещенный золотистыми солнечными лучами.

Чалмерс-стрит, Чалмерс-стрит, мысленно повторяла Мари-Луиза. Ей очень хотелось помахать рукой молодому человеку, но она не осмелилась. Я взрослая женщина, говорила она себе, и никто не будет мне указывать, кого любить. Чалмерс-стрит, миссис Петри.

Сам того не подозревая, Купер разжег настоящий бунт.

Два дня Мари-Луиза сочиняла письмо, выводя буквы на листке бледно-лиловой бумаги. Большую часть послания она пространно благодарила Тео Джермана за то, что он отстоял ее честь, как она выразилась. Потом, взвесив наихудшие последствия и представив, как она с ними справляется, добавила последний абзац, где приглашала молодого человека прийти на весенний спектакль в школе миссис Алвик. «Если Вам захочется ответить, пожалуйста, пишите мне на адрес школы» — так она закончила письмо. Подписавшись, она сложила лист, написала снаружи адрес школы и, прежде чем запечатать письмо восковой печатью, сбрызнула его цветочными духами.

Негр, выполнявший для школы разную мелкую работу, согласился доставить письмо, не задавая лишних вопросов. На следующий же день пришел короткий ответ, написанный размашистым почерком:

Почту за честь принять Ваше приглашение,

Ваш покорный слуга бревет-капитан Теодор Джерман.

– Капитан! – воскликнула Мари-Луиза, пряча записку на груди.

Значит, он действительно наемник. Возможно, из тех бывших военных, которые приехали разорять их штат, как уверял отец. Оставалось только надеяться, что он не воевал вместе с Шерманом, иначе папа просто взбесится.

Она считала дни до весеннего школьного спектакля, который должен был состояться через неделю после выборов. Генерал Канби выделил солдат для охраны всех мест для голосования, чтобы не допустить беспорядков. Новая конституция была одобрена примерно семьюдесятью тысячами голосов против двадцати тысяч. На Традд-стрит в эти дни бушевал настоящий ураган.

– Всего

шесть демократов в сенате! И всего четырнадцать представителей от Демократической партии в палате. Остальные сто десять – проклятые черные республиканцы, черт бы их побрал!

– Купер, прошу тебя, не ругайся при дочери! – попросила Юдифь.

– Мы погибли. Через год нас ждет банкротство.

До вечера вторника, когда должен был состояться школьный вечер, гнев его так и не утих.

Школа миссис Алвик на Легар-стрит сияла огнями ламп и свечей. В старомодной затхлой гостиной были расставлены стулья для зрителей, а в дальнем конце комнаты, возле двери в смежную столовую, висел двойной занавес из белой кисеи и ситца. За занавесом хихикающие девушки в венках из плюща и тогах из простыней торопливо занимали места вокруг Сары-Джейн Обердорф, избранной на роль «Особой южной женственности».

Мари-Луизу это больше не волновало. Сердце ее трепетало от ожидания. Если даже это была не любовь, то что-то столь же пьянящее и восхитительное. Она едва смогла замолчать, когда миссис Алвик зашикала на них, призывая к тишине.

Занавес раздвинулся. Застыв вместе с другими девушками, изображавшими служанок Женственности, Мари-Луиза окинула взглядом зрителей. И снова почувствовала слабость в коленях.

Все стулья были заняты нарядно одетыми родителями и родственниками. Ему пришлось стоять позади них, возле эркера. Благодаря множеству ламп, которые перенесли в гостиную специально для представления, его синий мундир со сверкающими металлическими пуговицами буквально сиял. Он не был отставным капитаном! Он и теперь служил в армии!

Ее родители сидели во втором ряду, на лице папы было написано откровенное возмущение. Он явно понял, что ему бросили вызов. Да еще кто? Офицер союзной армии! Что же она ему скажет, когда все закончится?

От волнения она потеряла равновесие и сбила Сару-Джейн с ящика, на котором та стояла. «Особая южная женственность» рухнула на своих служанок и повалила их, как цирковых акробатов. Дети в гостиной завизжали от удовольствия, живая картина завершилась полным хаосом… а ведь вечер еще только начинался.

Завершилась программа весьма замысловатым котильоном, который исполнили юные леди. Когда танец закончился, несколько зрителей вскочили с мест и восторженно зааплодировали. Вскоре стояли уже все. Занавес снова раздвинулся, и ученицы миссис Алвик вышли на поклон. Две девушки захихикали; Сара-Джейн, сильно затянутая в талии, сгибалась с трудом и при каждой попытке наклониться бросала на Мари-Луизу убийственные взгляды. Но дочь Купера Мэйна видела только молодого офицера, который неистово хлопал в ладоши.

Когда овации стихли, Юдифь тронула мужа за рукав, привлекая его внимание. У стены гостиной, в бриджах до колена, короткой курточке «фигаро», с белым пышным платком на шее, стоял Дез Ламотт. Рассыпаясь в напыщенных благодарностях родителям, которые подходили поздравить его, он не сводил пристального взгляда с Купера.

– Купер, этот учитель танцев, он ведь…

– Тот самый, – оборвал ее Купер. – Думаю, это лишь пустые угрозы.

– Не уверена. У него такое лицо, будто он хочет тебя убить.