Север и Юг. Великая сага. Компиляция. Книги 1-3
Шрифт:
Они шли между рядами палаток и телег, мимо квохчущих в клетках кур и визжащих в импровизированных загонах поросят, и спорили о том, о чем в эти дни спорили почти все вашингтонцы.
– Он узурпировал власть, Вирджилия! И что еще хуже: его выбрал на народ, а убийца Линкольна.
– Чтобы признать его виновным, нужны более веские основания.
– Да они набрали целых одиннадцать пунктов для импичмента!
– Первые девять касаются нарушения Закона о занятии высших должностей. Десятый, выдвинутый Беном Батлером, обвиняет Джонсона в том, что он в своих речах критикует конгресс. Но с каких пор свобода слова является тяжким преступлением
– Его внес ваш хороший друг мистер Стивенс.
– И тем не менее… – они дошли до перекрестка, к которому приближалась телега, нагруженная кроличьими клетками, – у меня свое мнение на этот счет.
Браун увидел, как тележное колесо угодило в рытвину на дороге и телега резко наклонилась. Веревки, державшие клетки, лопнули, и вся поклажа начала сползать в их сторону. Он быстро схватил Вирджилию за талию и рывком оттащил от того места, куда уже сыпались клетки. Несколько из них сломались, кролики бросились врассыпную, и возница припустил за ними.
Вирджилия вдруг осознала, что крепкие руки Брауна лежат на ее талии. А в его темных глазах снова появился тот странный блеск, который она уже замечала у него в последнее время.
– Сципион, давайте, наверное, мы все-таки купим яйца и больше не будем говорить о политике. Я не хочу, чтобы она помешала нашей дружбе.
– Я тоже.
Он улыбнулся и отпустил ее. Прикосновение его рук странным образом взволновало ее, и она сама была поражена такой реакцией.
Окрепшими от тяжелой работы руками Вирджилия поворачивала деревянную лопатку, мешая густой фасолевой суп, кипящий в большой кастрюле. Был полдень следующего дня. В другом конце кухни сидел Тад Стивенс, держа на коленях малыша с золотисто-коричневой кожей, который сладко дремал, сунув в рот большой палец. Друг Вирджилии выглядел бледным и усталым.
– Вы пойдете завтра на первое слушание? – спросил он.
– Да, и на все другие тоже, если только позволят дела здесь.
– Надеюсь, вы хотите, чтобы его обвинили.
– Едва ли результат будет таким, – неохотно ответила она. – Он все отрицает.
– Он, конечно, может отрицать, но факты говорят сами за себя. Ведь он действительно заменил Стэнтона Томасом.
– Да, но все закончилось неудачей, так что это была всего лишь попытка увольнения.
– Вы становитесь приверженкой буквы закона, моя дорогая. – Не то чтобы он радовался, но вся эта неразбериха вокруг Стэнтона была и впрямь забавной.
Даже Грант попал в этот запутанный клубок. После того как он отказался временно занять пост военного министра, между ним и Эндрю Джонсоном начался обмен довольно резкими посланиями, и в последнем письме Грант обвинил президента в том, что он пытался «погубить его репутацию в глазах всей страны». Это письмо заставило Джонсона окончательно отвернуться от него и убедило многих, что Грант является главным радикалом. Прежде так никто не думал. Противники Гранта тут же стали наперебой называть его оппортунистом, политическим хамелеоном и – старая газетная утка – запойным пьяницей. Но это не имело значения. В глазах лидеров радикалов Грант себя уже обелил. В конце мая в Чикаго республиканцы собирались провести съезд для избрания кандидата в президенты. Циники заверяли, что там генерал получит причастие как новый член радикальной церкви и что именно его выдвинут на выборы.
–
– К черту беспристрастность! Я хочу, чтобы Джонсон убрался из Белого дома, и буду преследовать его, пока он не уйдет.
Вирджилия положила лопатку на край кастрюли. Во дворе, под еще голыми вишневыми деревьями, сквозь ветки которых падали лучи мягкого мартовского солнца, Сципион играл с детьми, и все они весело смеялись.
– Но виновен ли он? – спросила она и прочла ответ в глазах Стивенса еще до того, как он его произнес.
– Мы боремся не только против этого человека, но и против того, за что он выступает: снисхождения к целому классу людей. Нераскаявшихся людей, которые продолжают рассчитывать на то, что страна вернется к положению тридцатилетней давности, когда все черное население было в цепях, а мистер Кэлхун надменно грозил отделением, если кто-то покусится на старый порядок. Вы хоть представляете, какое огромное давление на нас уже оказывают? Письма. Трусливые угрозы… – Потревожив спящего мальчика, уютно свернувшегося на его коленях, Стивенс достал из кармана смятый желтый листок. – Вот, читайте. Это пришло из Луизианы, больше ничего не известно.
Вирджилия развернула листок и прочитала: «СТИВЕНС, ГОТОВЬСЯ ВСТРЕТИТЬСЯ СО СВОИМ БОГОМ. МСТИТЕЛЬ УЖЕ ВЫШЕЛ НА ТВОЙ СЛЕД. ТВОЕ МЕСТО В АДУ! ККК.»
Покачав головой, она вернула ему листок. На мгновение восковые щеки Стивенса слегка порозовели.
– За мистером Джонсоном мститель тоже охотится, – сказал он. – И его удел – обвинительный приговор.
Сципион с громким улюлюканьем бегал по двору наперегонки с малышней. Так странно было слышать эти веселые звуки, глядя на гневное лицо конгрессмена. Его убеждения вели его по дороге, от которой Вирджилия уже давно отказалась. В ней больше не было ненависти, но в душе Стивенса война продолжалась.
В понедельник, тридцатого марта, Вирджилия пришла к Капитолию за час до того, как открыли вход на балкон сената. Когда наконец зрителей впустили, она с трудом поднялась наверх, пробиваясь сквозь толпу желающих занять места получше. К тому времени, как верховный судья Салмон П. Чейз сел в кресло председателя и открыл слушания, на балконе были заняты не только все стулья, но и все ступени лестницы.
Несколько дней назад Чейз собрал и привел к присяге сенатский суд, и теперь все пятьдесят четыре законодателя, представляющие двадцать семь штатов, присутствовали в зале. Среди них Вирджилия увидела Сэма Стаута, который сидел со спокойной улыбкой на лице. Газеты широко цитировали его уверенные высказывания о результатах слушаний. Он был убежден, что не составит никакого труда набрать тридцать шесть голосов, необходимых для признания Джонсона виновным по одному или нескольким пунктам.
На балконе было шумно, зрители демонстративно разделились по своим политическим пристрастиям. Несколько человек засвистели и замахали платками, когда зачинщики обвинения, семь конгрессменов палаты представителей, включая Тада Стивенса в съехавшем набок парике, заняли свои места слева от председателя за столом, заваленным книгами и документами. Пять известных адвокатов, защищавших Джонсона, сели справа. Все сенаторы уместились за конторками первых двух рядов, члены палаты представителей расположились сзади. Репортеры толпились в проходах, вдоль стен и у всех дверей.