Север помнит
Шрифт:
Марш сделал шаг вперед.
– Я непременно приму к сведению желания моих братьев, - сказал он тоном, подразумевающим, что именно несоблюдение желаний своих братьев привело лорда Сноу к гибели. – Я разумный человек и не хочу наживать себе врагов. Но Ночной Дозор не обязан и никогда не был обязан защищать и кормить армию одичалых. У нас мало запасов, а зима почти уже наступила.
– Мы не пойдем обратно за Стену, ворона, - крикнул кто-то из одичалых. – И лучше тебе, мать твою, с этим смириться.
– Вы пойдете, если я прикажу. – Марш пристально посмотрел на него. – Кроме того, я не могу позволить вашим людям оставаться в замках на Стене.
– Хар! – на этот раз выступил Тормунд. – У тебя есть еще люди?
Он прав, ворона. Боуэн Марш показался Вель тупым, трусоватым и до смерти напуганным. Он принесет гибель для всех, если кто-нибудь быстро не расправится с ним, так же как он расправился с Джоном Сноу. У него есть выбор – позволить одичалым заселить эти замки или оставить их заброшенными, как это было многие годы. Иные с каждой ночью становятся сильнее, и только дурак оставит столько слепых глаз и пустых мест на первой линии защиты. Твоя ненависть к вольному народу погубит и нас и вас. Нужно убираться отсюда. Но куда? Куда?
Другой одичалый, стоящий позади Вель, сказал:
– А что с нашими людьми, запертыми в Суровом Доме? Что с ними? Что с нашими женщинами, детьми и стариками?
– Это… прискорбно. – Боуэн Марш откашлялся. – Но половина кораблей, которые отправил лорд Сноу, уже погибла. Послать больше – это трата, на которую мы не можем пойти.
– Потому что они одичалые, так? Ты бы бросил их, если бы это были южане? Не думаю.
– Ночной Дозор – враг одичалых! Сколько раз нужно повторять?
Воцарилась тишина, и она длилась так долго, что Вель пришлось обернуться. Пальцы Торегга Высокого дрожали, он изо всех сил старался не схватиться за топор. Остальные из войска Тормунда были так же возбуждены, да и вороны уже держались за мечи.
Наконец Тормунд Великанья Смерть заговорил.
– Ты причинил большой вред и своим братьям, и нам, - сообщил он Маршу. – Не думай, мы назвали своим другом лорда Сноу, а не тебя. Его ты ударил в живот, как последний трус, но с нами тебе не удастся разделаться так же легко. Ты хочешь послать нас обратно за Стену, ворона. Очень хорошо, можешь попытаться. Но я тебя предупреждаю, тебе придется сражаться с нами за каждый шаг. Да, прольется наша кровь. Мы мужчины, в конце концов. И я тебе обещаю: твоя кровь тоже прольется. А когда придут эти голубоглазые ублюдки, и снега выпадут в сотню футов высотой, и ты обосрешься от страха – кто будет сражаться рядом с тобой? Кто заселит твои замки, ворона? Кто наденет черные плащи? А что до тех, кто умрет, - вам придется или жрать их трупы, чтобы выжить, или ждать, когда они воскреснут.
Марш уставился на Тормунда, его толстые щеки затряслись, и он напомнил Вель Яноса Слинта, черного брата, которого лорд Сноу укоротил на голову. Похоже, ему было нечего ответить.
– Либо, - продолжал Тормунд, - вы можете склонить свои одеревенелые южные шеи и сделать, что возможно, чтобы спастись. И чертовски похоже, что это единственный выход для вас. Мы с моими людьми будем сражаться вместе с вами, либо против вас, но в любом случае, мы остаемся здесь. Мы построим дома на землях Дара, на Стене и везде, где обещал лорд Сноу. И позволь мне принести самые изысканные и вежливые извинения, если я ошибаюсь, но, похоже, твой меч здесь не самый острый. Разве ты только что не сказал, что не хочешь наживать врагов? Сейчас мы тебе не враги, ворона. Но клянусь всеми богами, мы ими станем, если захочешь.
И вновь Марш, похоже, лишился дара речи. Он ошарашенно посмотрел на
– Так что? – прорычал кто-то из одичалых. – Ты не спасешь тех, кто остался в Суровом Доме? Ты говоришь, они должны умереть?
– Они сами пошли туда. Возможно, они смогут перебраться в безопасное место. Ночной Дозор ничем не может им помочь. Мы должны позаботиться о себе.
Дурак. Вель пошла прочь, повернула за угол, ускорила шаг. Дурак, дурак, дурак. Да, они умрут. Все четыре тысячи человек. В холмах бродят Белые Ходоки, и благодаря им каждый мертвец восстанет. Куда они пойдут? Когда они доберутся до Стены, вороны все еще будут заботиться только о себе?
Да, они придут. С глазами, голубыми как васильки и холодными как бездна.
========== Никто ==========
Ночью в темноте своей кельи она видела волчий сон.
Этот сон был не такой, как другие, более тусклый, нечеткий. Она не видела волчьих снов уже две недели, может быть, даже дольше; в недрах Черно-Белого Дома время не ощущалось. Зрение вернулось к ней, но смотреть было особенно не на что. Только далекие огни, видимо, свет факелов; она шла к ним по извилистому коридору, но свет не приближался. За каждым следующим поворотом огни словно отступали вдаль. В конце концов она понимала, что в темноте рядом с ней кто-то есть, поворачивалась и убегала.
Женщина-призрак говорила ей: этот «кто-то» находится только у нее в голове. Воспоминания, обретшие форму и объем.
– Ты сама создаешь их. В глубине души ты все еще кто-то, потому что только у кого-то могут быть призраки. Кто ты, дитя?
И как всегда, девочка отвечала: «Никто». А женщина-призрак называла ее лгуньей, и на этом урок заканчивался.
Но это был не единственный урок. Она научилась ходить легко и мягко, словно тень, могла идти всего лишь в футе от целой толпы, и никто ее не замечал. Она научилась менять лицо, в той комнате, резким движением ножа снимать с себя кожу и становиться никем.
Кроме той, кем в этот раз нужно быть.
Волчий сон начался так же, как и всегда: на восходе ущербной луны она бродила со стаей своих братьев, кралась среди деревьев, вдыхала запахи крови, земли и следов. Вдали, как и всегда, слышался лязг человечьих когтей; сегодня ночью они пировали мертвым оленем. Один или два раза на горизонте мелькнул огонь, и она подумала мыслью девочки, что в темноте кто-то есть. Но в этот раз этим «кем-то» была она сама.
Волчица. Варг. Королева севера. Она правила этим лесным королевством, и ее лапы оставляли длинные следы, когда она бежала по мягкой земле.
Сестренка.
Этот голос не был ни во сне, ни в мыслях волчицы. Ей было так же больно, когда добрый человек впервые отрезал ей лицо, и эта боль вытолкнула ее из сна, словно она застряла между одним телом и другим. Темный лес странно исказился, и волчица, почувствовав напряжение, остановилась и заскулила.
«Нет», - смутно подумала она, осознавая себя девочкой, спящей на маленькой каменной кровати в келье Черно-Белого дома в Браавосе… и одновременно осознавая себя волчицей в лесах на Трезубце, в Вестеросе. Разрываясь между ними, она вдруг увидела красные глаза. Невозможно было определить, кому они принадлежали – мужчине, женщине или волку. Всем и никому одновременно.