Северная Аврора
Шрифт:
Наступило 23 января.
Весь этот день Важская колонна провела в приготовлениях к решительному штурму. Все словно сговорились, что сегодняшний ночной бой должен быть последним, что как бы там ни было, а Высокую гору сегодня ночью необходимо взять.
Весь день сыпал снег. Даже на тракте лошади вязли в сугробах. Но, несмотря ни на что, снаряды и патроны подвозились, орудия меняли огневые позиции, люди лихорадочно готовились к решительному бою.
Комиссар собрал у себя политбойцов и отдал распоряжение, чтобы с бойцами были проведены
Одну из таких бесед проводил Касьян Терентьев, назначенный политбойцом в первый батальон.
Юное лицо Касьяна разрумянилось не столько от мороза, сколько от волнения. Большинство бойцов было гораздо старше его, и он боялся, что его не станут слушать.
– Товарищи, - начал он, смущаясь и тщетно стараясь придать своему голосу необходимую твердость, - сегодня великий, можно сказать, день...
Он умолк и с тревогой оглядел бойцов. Люди слушали внимательно.
– Казалось бы, что такое Шенкурск, товарищи?
– приободрившись, объяснял парень.
– Лесная глушь! Леса да болота! А ведь именно о нем наши комиссары с товарищем Сталиным беседовали...
Пожилой бородатый партизан сочувственно кивнул ему.
– А товарищ Сталин, - уже уверенным тоном, баском сказал Касьян, действует по поручению Владимира Ильича Ленина. Вот я и говорю, что бой, в котором мы сегодня будем участвовать, - это исторический бой. Мы запомним его на всю жизнь и детям своим будем рассказывать.
От сердца сказанные слова Касьяна взволновали бойцов.
– Вправду, сынок, - тихо проговорил бородатый партизан.
– Великое дело.
– Некоторые говорят, - продолжал Касьян, - что у американцев столько пушек, что нам не пройти. Сегодня я был в штабе. Комиссар Фролов сказал: "Дадим такой огонь, что бойцы, как по пашне, пойдут". А наш комиссар слов на ветер не бросает...
Наступил вечер. Час штурма приближался с каждой минутой, но на этот раз Фролов волновался меньше, чем обычно. Конечно, он не мог поручиться, что разгром Высокой обеспечен. Мало ли какие неожиданности бывают в бою? Однако он сделал все возможное, принял все меры, которые следовало принять...
Комиссара беспокоило только то, что диверсионная группа словно канула в воду. Шел уже второй день, а никаких известий о ней так и не поступало. Никто не слышал взрыва, а не услышать его здесь, под Высокой, люди не могли.
"Попались", - с тревогой думал Фролов. Теперь он уже упрекал себя в том, что затеял все это дело да еще втянул в него Любку и Лелю. По лицам окружающих его людей он видел, что и они думают о том же.
Драницына, к счастью, рядом не было. Но, прощаясь с ним на батарее, он понял его молчаливый взгляд.
Обо всем этом Фролов размышлял, возвращаясь на командный пункт. Он ехал верхом по заснеженному ночному лесу. За ним следовал Крайнев.
До начала штурма оставались считанные минуты. Не доезжая до командного пункта, Фролов и Крайнев отдали своих лошадей конным разведчикам
В лесу среди голых березок сидели на снегу бойцы.
– Вот бы и мне с ними пойти, - сказал Крайнев.
– Я людей своих спешил на всякий случай, товарищ комиссар.
Фролов молчал.
Крайнев не случайно завел этот разговор. Ему было стыдно, что его отряд до сих пор не принимает прямого участия в боевых действиях, а выполняет только отдельные поручения.
– Нет, верно, Павел Игнатьевич... люди смеются... Ну, что это? Мне Бородин сказывал, что вы Хаджи Муратова ждете... Меня хотите с ним соединить. Да выйдет ли еще он? Это еще одна прокламация.
Комиссар не отозвался.
Когда он подходил к командному пункту, Крайнев снова начал:
– Честное слово, Павел Игнатьевич...
– Прекрати, - сказал ему Фролов и вошел в избушку командного пункта.
Драницын сидел у телефона.
– Ну, что там?
– спросил Фролов.
– Сейчас тяжелые начнут...
– Отлично!
– сказал Фролов, садясь на скамейку и потирая посиневшие от мороза руки.
– Вы что же без Соколова сегодня?
– спросил его Бородин, находившийся тут же.
– Он к матросам ушел.
Вдруг раздался глухой взрыв, настолько сильный, что пламя коптилки метнулось в сторону. Фролов вскочил и прислушался. Через несколько секунд раздалось еще два, менее сильных взрыва, а затем послышался прерывистый частый звук, похожий на бой огромного барабана. Это длилось несколько минут. Фролов быстро подошел к окну. Где-то далеко за Высокой горой по небу стлался огонь. Пламя растекалось все шире, поднимаясь к небу и застилая звезды. Зарево было огромное, дрожащее, оранжевое, смешанное с дымом.
– За Шолашами, товарищи...
– сказал Драницын и, вздрогнув, взглянул на побледневшее от волнения лицо комиссара.
– Наши...
– тихо сказал Фролов. Только это он и мог сейчас выговорить. "Как там они?
– пронеслось у него в голове.
– Как Леля? Люба?"
– В атаку! Давай теперь атаку, Драницын! Скорее атаку!
Драницын приказал открыть огонь. Через десять минут бойцы второго батальона и матросский отряд пошли в наступление. Но Высокая яростно огрызалась артиллерийским и пулеметным огнем.
Противник был еще силен. Он сосредоточил всю силу своего удара на наших окопах. Но бойцы уже покинули их и бежали вперед по снежному полю. Бешеный огонь противника снова заставил их прижаться к земле. Склон горы совсем обнажился. Снега не было. Будто гигантские плуги прошли здесь, выворотив камни, истерзав землю. Переждав несколько минут, бойцы снова поднялись и с криками "ура" бросились вперед.
Комиссар вместе с Крайневым приехал на правый фланг к бойцам первого батальона. Командир батальона Валерий Сергунько, стоя возле саней с боеприпасами, отдавал ротным последние распоряжения. Он был, несмотря на мороз, в одной гимнастерке, с винтовкой за плечом.