Северная Аврора
Шрифт:
– Да что ты выдумываешь?
– взволнованно заговорил Андрей.
– Ведь решила, кажется? И вдруг, извольте.
– Нет уж! Избави бог цепляться. Нет уж!
– твердила Люба.
– Батю еще надобно поискать... Где-то он мается?
Андрей взял Любу за руку:
– Люба, нет у тебя бати... Убил его мой бывший батальонный командир Флеминг.
– Как это убил?..
– сказала Любка.
– Не понимаю. Это известие настолько не укладывалось в ее мозгу, что она приняла его почти спокойно.
– А где
– прошептала она, почувствовав, наконец, что это правда.
– Какая там могилка!
– Андрей махнул рукой.
– Вчера из разведотдела сообщили. Восстание было в Арсентьевской...
Любка вдруг бросилась прямо на снег и закричала:
– Батя, на кого же ты меня покинул? Родной мой! Красавец мой! Ах, зачем ты потерял свою буйную головушку! Сиротой мне горе горевать... Что ты сделал, мой желанный!..
– Опомнись!..
– говорил Андрей, поднимая Любу.
– Пойдем в вагон. Мне так же горько, как тебе. Пойдем. Успокойся.
В вагоне Люба действительно немного успокоилась. Андрей сидел рядом с ней на лавке. Лицо у Любки было такое, словно она спала с открытыми глазами.
– Эх, батя, батя!
– сказала она.
– Верно баял: "Вспомнишь, озорница!" Так и не пожил на покое...
– Вдруг она встала с лавки, одернула гимнастерку, туже затянула пояс.
– Ладно, Андрейка! Едем! Попробую. Чем я хуже Лельки? Авось, чему-нибудь научусь.
Переход, как всегда, был самый неожиданный. Андрей крепко расцеловал Любу:
– Вот и хорошо! А я тебе помогу. Ты способная.
– Уж этого не знаю. А характером возьму! Собиралась я еще из Вологды в Питер ехать... Прислугой хотела работать. Девчонкой совсем была. Купила три аршина кисеи по четвертаку за аршин. Еще при старом режиме. Сшила платье сама... Радовалась. А на следующий день его украли. Так и не поехала. А ты, Андрейка, любить меня будешь? Ну, смотри! Ах, батя, батя!.. Что бы он мне посоветовал?
– То же, что и я, - сказал Андрей.
– Павлин Федорович как-то раз сказал мне: "Надо строить наш, советский университет".
В вагон вошел матрос Соколов.
– За нами?
– спросил Андрей.
– Сейчас идем.
В купе у Фролова собрались все командиры. Драницын показывал только что полученную телеграмму от Лели.
– Чувствует себя хорошо. Едет сюда. Значит, теперь вместе с ней на Южный фронт.
Матрос принес кипятку, заварил чай.
– Разлетаются мои соколы, - с грустью проговорил Фролов, глядя на Андрея и Валерия.
– А помнишь, Андрей, каким ты пришел к нам в казармы, на Фонтанку?..
– Чижиком!
– с обычным лукавством добавил Валерий.
Все рассмеялись. Андрей тоже.
– Ну, что ж!
– сказал Фролов.
– Зато уходишь комиссаром. Дорога перед тобой открыта, Андрей.
– Постараюсь, Павел Игнатьевич, пройти ее, как комиссар!
За ужином
– Настоящий русский человек был твой батя...
На следующий день войска Шестой армии с музыкой и знаменами входили в Архангельск. Весь город был расцвечен красными флагами. Шумные толпы встречали бойцов. Несмолкаемое "ура" гремело над городом. Приветственные возгласы бойцов смешивались с кликами восторженно встречавших Красную Армию архангельцев.
– Да здравствует советская власть! Да здравствует Красная Армия!.. Ленин... Сталин... Ур-ра! Спасибо, товарищи... Родные, здравствуйте!.. Ура-а!.. Да здравствуют навеки и нерушимо Советы! Спасибо Ленину... Сталину... Ура!..
Рабочие и служащие порта вышли на набережную. Блохин, в распахнутой шинели, без шапки, целовался с бойцами и кричал:
– Наша взяла! Угвоздили бандитов! Молодцы! Привет от портовиков!
На Соборной площади вокруг трибуны выстроились сотни знамен. От Троицкого проспекта и до набережной Двины бушевало народное море.
На трибуне стояли представители армии, в том числе Гринева и Фролов, представители заводов Маймаксы и Соломбалы.
Архангельцы впервые после 1918 года видели Красную Армию. Стройные, ровные ряды штыков, тяжелые пушки, шагающие ряды богатырей в ладных, исправных шинелях, в полушубках, ушанках, папахах... Это была именно та армия, которую жаждал видеть народ, - дисциплинированная, сильная, победоносная.
Валерий и Андрей шли рядом, шагах в трех впереди своего батальона. Бородин на гнедой лошади объезжал колонну, тихо приказывая командирам:
– Шагу, шагу!
Увидев Андрея и Валерия, он забрал повод, осаживая гарцевавшую под ним лошадь, подмигнул приятелям из-под козырька фуражки: дескать, знай наших и, дав лошади шенкеля, помчался к голове полка, к знаменосцам.
Общее настроение сразу передалось Валерию и Андрею. Глаза застилал туман. Сердце билось учащенно. Хотелось выскочить из строя, броситься к наводнившим улицы людям, веселиться и ликовать вместе с ними.
Торжественно пели трубы военных оркестров.
На крышах, занесенных снегом, сидели мальчишки.
– Ур-ра!..
– кричали они.
– Андрюша!
– вдруг вырвался, из толпы женский крик.
Латкин оглянулся по сторонам. Но его, окружали сотни улыбающихся лиц. Сотни рук тянулись к нему отовсюду.
Навстречу красноармейцам выбежала женщина в косынке и, обняв Андрея одной рукой, пошла с ним рядом.
– Шурочка... милая!.. Вот мы и встретились, - ласково проговорил Андрей.
– Какое счастье, Шурочка!..
Шурочка плакала и смеялась в одно и то же время. Крупные слезы текли по ее улыбающемуся лицу, и она вытирала их покрасневшими на морозе пальцами.